![]() |
||
|
||
Клейнер И.А. НевезухаНа самом деле "Невезуха" - это была его кличка. По паспорту он был Юрий Пантелеймонович. Типичный русак, кряжистый, с большим лбом и серыми глазами, охочий до баб и водки, особенно если она на халяву. Так бы никто на базе отдыха "Волжанка" и не знал его прозвища, если бы сам Юрий Пантелеймонович не трепанулся об этом по пьяному делу. Взять хотя бы случай с поджёгой. Здесь нужно сделать одно пояснение. Мало кто сегодня знает, что такое поджега. Поджёга - это самодельный пугач, который состоял из медной или лучше бронзовой трубочки длиной 20 см. Трубочку сплющивали на конце молотком и сгибали под углом в 90 градусов. В нее вставлялся большой гвоздь под углом на резинке. Вместо пороха в конец трубочки набивалась мелко растолченная сера от спичечных головок. Одно нажатие на резинку, гвоздь срывался и звучал оглушительный выстрел. Так вот, именно 10-летнему Юрику отхватило взрывом два пальца. Желая, чтобы выстрел его был более мощным, чем у других, переложил он серы вдвое больше нормы. Или еще пример из его детства. Все довоенные пацаны играли в зоску, которая представляла собой нечто, подобное современному воланчику. Делалась она из небольшого кусочка овчины, в центре которой крепилась на проволочке плоская свинчатка. Играющий подбрасывал "щечкой" ступени зоску, она летела вверх, затем планировала вниз, и так много раз до тех пор, пока игрок не "горел". Выигрывал тот, кто больше набьет очков. Маленький Юрик и здесь решил выделиться, сказав, что он смастерил такую зоску, с которой всех обдерет. Сказано - сделано. Втихаря вырезал большущий кусок из песцовой шубы матери и шасть во двор. Через два часа вечернюю тишину разорвали крики и стоны Юрка. Папа драл его молча и сосредоточенно целый час. Почему-то до сих пор одно его ухо краснее другого. Невезуха. Да и по жизни взрослой ему все время не везло. Как-то после очередной пьянки остался он ночевать у приятеля. Проснулся утром, глядь, а в постели - рыжая баба, глаза косые, худющая, как курица щипаная. Лежит и гогочет. Ты кто такая, лахудра, как ты здесь очутилась и че гогочешь? спрашивает ее наш Юрок. А та ему и отвечает: Плохо, когда над мужиком смеются, еще хуже, когда смеются под ним. Ну, это я так, к слову. И еще пуще заливается. Наш ее допытывает, а она отдышавшись, ему в ответ так нежненько, пропитым голосом: Ну ты даешь, кобель. Сам завалил в ночи, а теперь и не помнишь. Нет, Юраська, отныне ты мой на всю жизнь. Но хочу сперва я спросить тебя, а вот если бы я ненароком ушла к другому мужчине, ты стал бы жалеть? Зачем мне жалеть другого мужчину? Во, видишь, как у нас с тобой получается. Но ты в конфуз не входи, жеребец ты еще тот, не ровня другим мужикам. Зарделся от таких слов Юрий Пантелеймонович. Делать нечего, женился, а через семь месяцев его Нюрка лопнула. Пацан получился на загляденье - точная копия приятеля. Но больше всего нашему герою не везло на рыбалке. Как-то пошли мы вчетвером копать червей на скотный двор на краю деревни. Дело было в июле, солнце припекает, тут наш Невезуха и говорит: Не, мужики, на кой ляд мне тащиться по такой жаре? Вы ступайте, а я здесь порысачу кучу. И нашел ведь. Но только не коровью, а человечью. Огромную такую яму с дермом. Сколько он ни ковырялся в том дерьме, но только ни одного червячка так и не нашел. Другой бы на его месте сознался в промахе, а этот ни в какую. Весь в дерме, а гордый. И еще кочевряжится, блин, что переловит больше всех нас рыбы. Ну что здесь поделаешь - порода такая. Или вот еще. Поехал он как-то на другой берег Волги в сельпо яиц купить. Купил. Возвращается. Ему бы надо лодкой на прибрежный песок въехать и спокойно сойти, а он решил все по-своему. Без выкаблучки ему никак нельзя. Встал он параллельно помосту, яйца на картонном подносе поднял над головой и хотел с одного маху вскочить на пирс. А лодку-то не привязал за скобу, не рассчитал он шаг, лодка от толчка возьми и пойди в одну сторону, он в другую, а яйца об его голову хрясь, все вдребезги. Вся его морда в желтом над водой качается и орет: "Ну, блин, невезуха!" Народ в лежку от хохота. Другой бы на его месте в реке и вымылся, а этот - нет, интеллигент драный, вскочил на ноги и весь залитый яйцами и скорлупой побежал через лес в свой коттедж, к рукомойнику. Неведомо как, но по дороге Невезуха умудрился яичным своим рылом угодить прямо в осиное гнездо. Люди годами ходили по этой тропе и ничего. А этому больше всех надо: то в дерьмо, то в партию вступит. Бежит он, орет благим матом, осы в яйцах стриптиз устроили, а тут на пороге его косая Нюрка встречает словами: "Во блин, дает. Не мужик, а омлет с осами". Завыл нехорошо Невезуха, вплетая в жалобный скулеж нервный хохот. Испугалась жена, подбегает к нему с поллитровкой: "На, выпей, окаянный, только не скули". Схватил он дрожащими руками бутылку и жадными глотками стал лакать содержимое. И вдруг как завопит: "Нюрка, кошка дранная! Я же свою мочу для анализа пью. Убью, стерва!" И опять, ну кто тебя за язык дергает, ну смолчи ты про мочу, нет, ему больше всех надо. Хряпнул стопарь со товарищами и пошло-поехало, все в подробностях прописал. Кураж от позора, видать, имел, юморист долбаный. А был еще такой случай. Летела огромная стая ворон через Волгу. Полнеба закрыли черные кресты. Летят, каркают, спешат в зверосовхоз на тот берег, к помойкам. А внизу мы сидим, рыбалим. Невезуха чуть поодаль в полный рост стоит, Наполеон хренов. Мы все на сиденьях, а он стоит, блин. Мы кричим ему: "Садись, мать твою, не выкаблучивайся". Он - ни в какую. Ну и настоял на свою беду. Мы-то ничего, как сидели, так и сидим, а его птицы в один миг покрыли белым пометом. Ну что ты сделаешь! Но больше всего запал в душу такой случай с Невезухой. И здесь уже не нужны были его "ляля-тополя". Сам был очевидцем. Однажды вышли мы на ночную рыбалку тремя лодками. Кругом черным-черно. Я говорю мужикам: "Мужики, давайте перекликаться и свистеть, чтобы не заблудиться, и не дай Бог нам въехать на фарватер". Известное дело, фарватер - место запретное для рыбалки. Прежде чем его пересечь, надо сто раз покрутить башкой, чтобы убедиться, что нет на нем движения судов. Договорились чин-чинарем, кому охота быть проутюженным баржей или "Ракетой". Один Невезуха в позу: "Ага, делать мне нечего. Тоже мне лоцман нашелся. Сам доберусь". Ну, сам, так сам. Плывем мы медленно, через каждые два-три гребка аукаемся. Чернота кругом жуткая, не только что ни одной звезды не видать, но и кормы собственной лодки. Веду я своих товарищей на одном ощущении. Прошли мы левую протоку меж двумя островами, завернули вправо и по диагонали идем к середине Волги. Крикнули Невезуху - нет Невезухи. Встали мы на свои места, фонарики засветили, удочки зарядили наживкой, сидим, покуриваем и потихоньку дергаем подлещика. Проходит час - нет Невезухи, проходит другой час - нет Невезухи, третий час проходит - Невезухи нет. Мы уже не на шутку встревожились, не стряслось бы чего худого. И только к концу четвертого часа откуда-то издалека вдруг слышим в молочном тумане мат-перемат. Оказывается, Юрий Пантелеймонович на пять километров запендюрил влево от нас, почти на противоположный берег Волги. Как он нас нашел - одному черту известно. Но нашел. Грохнул он сгоряча груза в воду, смотрит, а лодка стоит под острым углом к течению. Раза три он переставлял грузы - результат все тот же. Любой бы смекнул на его месте: или одна веревка короче другой и груз не достает дна, или встал он над ямой, вот и ворочает донным течением. Ну поставь ты лодку на растяжку или, на худой конец, отъедь от этого проклятого места на несколько метров ближе к острову. Так нет, упрямый до тупости. Порода такая. И еще. Невезуха всегда комментировал вслух каждый свой шаг. Скажем, подцепит дуриком одного сопливого, а крика на всю Волгу: "Оббана. Попался сучонок. Ну, иди сюда, обормот слюнявый. Слышь, мужики, поймал я рыбу!" Да слышим мы и видим мы, что ты поймал. Но орать-то зачем? Не дело это рыбачье. Вот и на этот раз, ну закрой ты свою варежку и делай свое дело молча. Нет, обязательно говорить надо. И вот что мы услышали: "Что делает рыбак, когда он встал на место?" И сам себе отвечает: "Настоящий рыбак первым делом смачивает подсачник. Затем рыбак бросает прикорм за борт. Пока то да се, а рыбка начнет прикармливаться. Так, бросаем кашу. В-третьих, рыбак опускает садок в воду. В-четвертых, кладет весла вдоль борта. В-пятых, отлить надо, посолонить водичку. В-шестых, расставляем удочки. А где удочки?" И вдруг мы услышали такой цветистый мат-перемат, который отродясь никто и не слышал. Не выдержал один из нас и таким подленьким голоском спрашивает Невезуху, как будто не расслышал: "А что случилось, Юрий Пантелеймонович?" "Что случилось, что случилось? Дуло от танка тебе в горло. С вами, дураками, заторопился я с ранья и удочки оставил на берегу", - визгливо крикнул Невезуха, затем рванул лодку и пошел к берегу, не солоно хлебавши. Схватились мы за животы, слова сказать не можем. В то утро надергал я лещей порядочно. Засолил. Через пару дней вывесил под навес. Качаются они под ветерком, обдуваются, спинки на просвет солнечным золотом высвечиваются, люди идут - любуются: всем на радость и мне хорошо. Тем более, что каждому было обещано по рыбке вяленой. Только три леща, каждый свыше 2 кг, никак не сохнут. Как выяснилось потом, сам был виноват. Поторопился и гнет быстро поставил. Да и соль мелковатой для них была. Делать нечего, выбросил я их на землю бродячим кошкам и собакам деревенским. Вдруг, откуда ни возьмись, тут как тут Невезуха. Почти неделю никто его не видел, ушел мужик в загул, а здесь, на тебе - явился, - не запылился. Увидев меня, спрашивает: Саныч, а чёй-то ты лаптей таких здоровых выкинул? Не знаю почему, но точно бес в меня вошел, и я на полном серьезе, с расстановкой, говорю: Да вот старожилы-рыбаки сказывали, чтобы вяленый лещ набрал аромат настоящий, его надобно положить на землю. Земля-то она и даст ему дух пряный. Помолчал Невезуха, почесал затылок и снова спрашивает: Саныч, а не боишься, что лещей твоих уведут? Народ здесь всякий ходит. Вижу по всему облику его простодушному, что ой как хочется ему заполучить от меня в подарок леща. Уведут, так уведут, - отвечаю ему. Значит, судьба такая. Не буду же я сторожем стоять над ними. Давай я посторожу, если одного отвалишь, оживленно предложил Невезуха. Стой, коли охота, медленно, с паузой говорю я ему, а самого стал уже трясун колотить. Два дня Невезуха сторожил тех лещей. Вся база отдыхающих при виде его в кусты бегала. На третий день Невезуха спрашивает меня: Саныч! А почему запах от рыбы идет такой нечеловечий, пахнет как-то нехорошо? Почему, почему - по кочану, - говорю ему. - Аромат через землю набирают, вот и дух от них исходит такой. Ты лучше их переворачивай почаще. На четвертый день, возвращаясь с рыбалки, вижу - стоит Невезуха весь такой задумчивый из себя, веничком папоротниковым помахивает над лещами. Завидев меня, как-то судорожно вздрогнул и вдруг как заорет: Саныч, мать твою ети, ты ответишь мне, почему над ними мухи зеленые вьются и опарыши из глаз лезут? А я на вопрос ему вопросом: Пантелеймоныч, ты когда-нибудь пробовал байкальского омуля с душком? Вижу, что нет. А он точно так же выделывается. Терпение, мой друг, и еще раз терпение. И что, они в норму придут? уже тише говорит Невезуха. Да, тогда они будут в полной норме, отвечаю ему. А прибавишь за мое дежурство вторую рыбу? Не только прибавлю, но и добавлю. Забирай все три. Иду и думаю, вот что делает жадность с человечьим нутром. Иной и сам готов пропеллером крутиться, лишь бы задаром поиметь выгоду. Вечером узнаю, что кто-то из пацанов трепанулся Невезухе о розыгрыше. Хряпнул он стаканище водяры и прямиком через паром в город сиганул. Больше на базе мы его не видели. Может, кто и скажет: "Ну и шуточки у вас, боцман" - и ошибется. Как говорят в народе, "нет худа без добра". На самом деле Невезуха был не Юрий Пантелеймонович, а Юзеф Пинхасович, чистокровный еврей. После того случая он крепко задумался над своей судьбой, почему у него действительно такая невезуха во всем. И уехал. В этом году на овощном рынке, что расположился на улице Бен-Иегуда в Иерусалиме, я увидел, кого вы думаете, точно - Невезуху. Вы спросите меня, что он там делал? Я вам отвечу. Юзеф Пинхасович Розенблат торговал вяленой воблой. Торговля шла полным ходом. И. Клейнер. 2010 |