|
|
Илья Клейнер. Звезда Давида
Все это там далеко-далеко, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, где само прошлое сливается в один зыбкий текст без запятых, точек и заглавных букв, оставляя за собой право лишь на интервалы каких-то дивных видений, которые наплывают одно на другое, как разноцветные картинки в волшебном калейдоскопе на дне поседевшей памяти. Тебя того, маленького, беспомощного, давным-давно уже нет, ты скрылся, растворился, перерос в большое, взрослое существо, а память неожиданно, к месту или не к месту, вдруг возьмет да и выбросит на поверхность твоего нынешнего дыхания тот или другой фрагмент, пигмент, слабый контур из прожитой жизни. И чем дальше по ступеням прожитых лет к своей последней черте земного пребывания, тем больше пройденный марафон становится стремительным мгновением просвистевшей со сверхсветовой скоростью стометровки. Да нет, что я говорю, причем здесь эйнштейновский принцип теории относительности и наша память? Бледнеет, пасует физика перед эннмерной скоростью нашего духа, здесь стрела самой памяти, ее высверки по непредсказуемой криптограмме прожитых лет, по сшибке отдельных фрагментов, по самой природе их возникновения настолько таинственна, что никаким прибором, никаким микроскопом, никаким сверхмощным компьютером их не возьмешь и не логизируешь. Более того, не только самый современный прибор их не осилит, но даже самая гениальная теория здесь по определению бессмысленна и неуместна. Ибо здесь перед нами царство Духа, живущее по своим имманентным законам небесной гармонии и свободы. И вот ведь что интересно: чем старше становится человек, чем ближе и ближе над ним зависает старуха с косой, тем больше он опрокидывает свое настоящее в прошедшее время. Если на физиологическом уровне определить средний возраст, то кризис его задаётся тем, что порох в пороховницах еще есть, а запала уже нет. Детство заканчивается тогда, когда хочется, чтобы желания исполнял не Дед Мороз, а Снегурочка. (Кстати, а что такое молодой возраст? Это когда жена говорит мужу: "Милый, вставай. Да нет, милый, ты весь вставай!". А что такое старость? Старость, это когда при виде голой женщины у тебя поднимается только давление. А если чуть снизить сексуальный пафос, то старость наступает тогда, когда вместо ВКУСНО, произносишь ПОЛЕЗНО). Есть и еще одно существенное различие между старостью и прежде прожитой жизнью. В старости человек все больше и больше вместо буквы "У" произносит букву "Л", вместо будущего времени ставит глагол в прошедшем времени: "не "буду", а "был", "когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли". Старость – это перевернутая вниз головой начальная буква "V" латинского слова "Victoria". Отпобеждал человек. Все. Баста! Человек не живет, а доживает. Он сам себе выносит приговор досрочной капитуляции. Вертикаль жизни уступает место горизонтали залегания в постель. Но ведь дух, если он не задавлен котлетами, болезнями и унынием, страхом перед лицом неотвратной смерти, всегда стремится вверх, в нагорние дали. Достаточно вспомнить легендарного библейского Моисея, который вывел еврейский народ из египетского плена. Сколько ему было тогда лет? 80. А сколько он водил свой народ по Синайской пустыне, прежде чем вывести его на обетованную землю? Правильно – 40. Значит, умер он в 120 лет. А Сара, сколько ей было лет, когда она родила первенца? Откройте Ветхий завет и прочтите еще раз.
Лучшие свои произведения Лев Толстой, Гете, Леонардо да Винчи создавали в довольно-таки преклонном возрасте Марк Шагал в 63 года начал изучать изготовление цветных литографий в ателье Ферана Марло, а умер, поднимаясь в лифте своего дома в возрасте 98 лет. Умер, поднимаясь в высоту в прямом смысле слова. До последних дней трудились художник Борис Ефимов и руководитель Академического Ансамбля народного танца Игорь Моисеев. А ведь они прожили более ста лет.
Выходит, что если человек встречает каждый свой день как Божий подарок, то, значит, он угоден небесам, значит, этот день, надо отрабатывать по-полной. Да, безусловно, дата ухода каждого из нас на встречу с большинством записана в небесном персональном календаре. Но если есть жажда жизни, желание восстать над бездной собственного ничтожества, подарить миру или хотя бы одному живому существу этого мира кусочек своей красоты и любви, то и выходит, что ты угоден еще Богу и твое присутствие на земле увеличивается. Ибо сверхзадачей всего человечества является персональный, личностный толчок каждого из нас к рождению активной, до него не существовавшей Вселенной. Вот это и есть совершеннейший АБСОЛЮТНЫЙ МАКСИУМ того, что может человек сделать.
В этом, и только в этом смысле каждый человек должен быть гением. Стыдно не быть гениальным, каждый им должен быть. Вся мировая религиозная культура и прежде всего Библейская заповедь, провозгласившая, что человек создан по Образу и Подобию Бога, убеждает меня в этом неотвратно и непоколебимо. Выходит, что гений есть естественная норма человеческого бытия? Выходит, что так. Но ведь в жизни мы этого не наблюдаем. Скорее наоборот, гений есть исключение из общего правила. Рафаэль, Микеланджело, Гойя, Бетховен, Эйнштейн, Пушкин есть делегаты грядущей мировой ноосферы, вброшенные рукой провиденья в свое конкретное историческое время как ориентиры-маяки. Вот почему все творения и открытия гениальных людей, несмотря на свою реальность, видовое разнообразие и целевое предназначение, по сути являют собой природу идеального, единичный, уникальный прорыв из мира всеобщего в мир особенный и неповторимый. Фактически, любой гений есть мятежный провокатор устоявшегося порядка вещей и представлений человечества о самом себе, есть дуэльная перчатка, брошенная ангелом или демоном к подножию человеческого бытия. Соприкасаясь с гениальностью, человечество не только и не столько осознает свою ущербную данность, свою бытийную прибитость и духовную задавленность, сколько внутренне произрастает, становясь на ничтожную малость светлее, добрее и угоднее Богу.
Если в основе гениальных творений заключен мир идеального, неизбывное томление человеческого духа о чем-то более совершенном и прекрасном, то сама жизнь носителей гениальности и таланта, как правило, обречена на поражение, на погибель. Чудо не противоречит самой природе – оно противоречит известной природе. Чудо всегда существует в единственном числе. Отсюда его недолговечность и трагический финал. Неудивительно, что любой гений несет в себе два мира – мир идеального и мир трагического. Если носитель гениальности обречен эсхатологически на трагический финал, то его творения бессмертны, они горят беспощадным светом, освещая путь народам. Каждый человек, вне зависимости от цвета кожи, вероисповеданий и национальной принадлежности, обязан сделать невозможное в возможном, сотворить нечто такое, что удивило бы и поразило его окружение. Особенно это важно сегодня, когда сущность человека отчуждена от него, когда он все более и более становится подчеловеком. Или точнее – недочеловеком. И тем не менее, следует помнить, что романтическое томление современного человека о мире остается.
Вот этот романтический неупокой, незалежность жизненных потенций, ежеминутное желание прикоснуться к тайникам собственной души и выбрать из ее закромов нечто такое, что могло бы не только удивить собственное воображение, но и потрясти окружающий мир сосердечников, являлось главной, основополагающей сутью жизни еврейского художника Иоси Левина на протяжении всей его жизни. В свое время он закончил с отличием Московскую консерваторию по классу скрипки, его наставником был сам великий скрипач современности Давид Ойстрах. На престижных международных конкурсах он неоднократно становился лауреатом, его имя было широко известно в музыкальных кругах мира. Поднимаясь все выше по ступеням мастерства и славы, он однажды был ошеломлен неожиданной мыслью. Он спросил себя: "Скажи, Иося, что лучше для тебя, быть прекрасным и даже великим исполнителем чужой гениальности, ее транслятором и интерпретатором, или автором, творцом, создателем того, чего еще мир не видел?". Ответ был очевиден. Свою скрипку работы Гварнери он передал в дар симфоническому оркестру Израиля, в сорок лет стал исполнителем у ведущих художников-монументалистов Москвы, а через три года уже сам стал автором собственных монументальных и живописных работ. Его полотна выставлялись в различных городах России и мира, его мастерскую посещали выдающиеся деятели отечественной и мировой культуры. В 1973 году его посетил сам Марк Шагал и подарил ему свою литографию "Цирк".
И вдруг Иося с женой Ривкой подают документы в ОВИР на выезд за границу на постоянное место жительства. Что, почему, по каким таким причинам было принято такое решение, он внятно не может ответить самому себе и по сей день. Возможно, причиной такого шага явились какие-то скрытые, тайные подспуды генетической памяти, полученные им в наследство от прародителей, которые из века в век, на протяжении мучительных тысячелетий преследования и гонений вынуждены были покидать насиженные места в поисках лучшей доли под солнцем? А может быть, являясь внешне свободным и независимым человеком, он внутренне оставался рабом своей мечты, которая и вывела его из мира социалистического зазеркалья? А возможно, главный причиной переезда художника явилось его неотступное, мощное желание показать европейскому зрителю, а через него и всему миру в полном, неурезанном объеме всю живописную палитру своих творений и тем самым не только удовлетворить свое подлинное предназначение быть увиденным и оцененным при жизни, но и расширить, обогатить ландшафт собственного сознания новыми красками и впечатлениями? Конечно же, здесь имелись и другие причины прагматичного характера: возможность увидеть новые страны, европейская медицина, которая на самом высоком профессиональном уровне и совершенно бесплатно могла оказать максимальную и экстренную помощь, и, конечно же, безбедная старость. Иося на собственной шкуре испытал, что нельзя за рабский труд получать божью зарплату, но получить от государства настоящий пенсион, не оскорбляющий человеческое достоинство, он имел полное право. Во всяком случае, его 40-летний трудовой стаж на благо любимой родины обязывал правителей этой страны к подобному шагу. Нет, он не принадлежал к тем слоям населения, чей прожиточный минимум находился за чертой бедности, его статус свободного художника давал какую-никакую, но тем не менее вполне сносную возможность существования. Вырученные деньги от продажи картин позволяли его семье хотя бы один раз в месяц есть не только черный хлеб с колбасой, но и белую булочку с красной икрой. И тем не менее, тем не менее, не эти меркантильные, сугубо бытовые причины явились главным в определении его решения переезда на ПМЖ в Европу. Тайна и бесконечная новизна, скрывающиеся за географическим поворотом его судьбы, – вот что сорвало его с насиженного места и выбросило за окоем московской Ойкумены. В последние дни перед отъездом к нему в мастерскую приходили друзья и изрыгали на его поседевшую голову бурлящий поток "праведных" недоумений и вопросов:
"Ну ты даешь старик совсем крышу снесло под старость отважиться на такое точно у тебя не все дома скажи чего тебе не хватает шикарная квартира в центре города машина гараж дача постоянные выставки выступления на радио и телевидении любимая рыбалка на Волге дочери внуки да сама Россия ее закаты и восходы березы русские песни и купола церквей земля в которой покоятся тела предков наконец мы твои друзья наши застолья и бесконечные разговоры о судьбах России ее народа ее культуры где ты найдешь на земле еще такое да Германия это страна Гете и Шиллера Бетховена и Вагнера Гегеля Шопенгауэра и Ницше романтиков и прекрасной архитектуры демократии и прав человека в ней одна из лучших медицин в мире все это так мы не дураки чтобы отрицать достижения европейской цивилизации но скажи нам по-честному разве в этом бюргерском сытом и чужом мире где все рассчитано и регламентировано твое сердце найдет покой ты думаешь Германия поймет нашу ментальность как бы не так попробуй объясни любому европейцу почему в двухместном номере русской гостиницы один стул и четыре граненых стакана да чего там говорить ты думешь они смогут перевести а тем более понять наше выражение "воды в реке по колено а рыбы до х...я" как бы не так держи карман шире не дело ты затеял старик попомни нас не пройдет и года как ностальгия по отчему дому возвернет тебя в родные края в Европу можно ехать отдыхать и даже поработать но жить можно только там где ты родился и произрос старое дерево не гоже пересаживать в новую почву не приживется высохнет твоя краска на палитре сюжеты нерожденными эмбрионами зачахнут у подножия худосочных замыслов тебе это нужно но главное даже не тебе а нам твоим современникам уйдя в духовный затвор ты вольно или невольно лишаешь нас общения с тобой и твоим творчеством запомни Иося поступок есть душа человека каков твой поступок такова и твоя душа".
Примерно в таком плане велись все разговоры друзей с художником накануне его отъезда в Германию. Но решение его было твердым и бесповоротным. И только одна Ривка, его мудрая и всепонимающая Ривка, была в эти тревожные дни для него той единственной и непоколебимой опорой, которая не позволяла ему повернуть назад.
Одним словом, он взял краски, кисти, полотна и в начале нового столетия оказался в Германии. Прожив около месяца в Пайце, в общежитии для вновь прибывших иммигрантов, он с женой получил трехкомнатную квартиру в небольшом и уютном городе Виттенберге, который вошел в мировую историю в 1517 году. Именно здесь Мартин Лютер выдвинул свои знаменитые 95 тезисов, которые лично прибил на дверях церкви Всех Святых, положив тем самым начало Реформации. Кстати, через 400 лет, год в год, в далеком городе, имя которому было Петроград, другой маленький, лысый, рыжебородый вождь провозгласил свои тезисы по коренному переустройству России, за осуществление которых народ его многострадальной страны положил на плаху революции многие миллионны голов.
Обустроившись на новом месте, Иося неожиданно для самого себя получил огромную мастерскую в центре города. Нет, он ее не просил, просто здесь сработал его международный авторитет одного из ведущих современных художников России и, конечно же, неоднократные предварительные переговоры главы еврейской общины Моисея Плоткина с главой администрации города, о которых он случайно узнал гораздо позже, уже обосновавшись на новом месте. Но за эти шикарные хоромы нужно было платить ежегодно достаточно солидную сумму. Деньги, получаемые им с женой ежемесячно, явно не могли покрыть условия аренды. Выход нашел сам художник. При встрече с главой администрации города фрау Мюллер он так и сказал: "Оплачивать ежегодно представляемую вами мне мастерскую за счет германского налогоплательщика я не могу. Извините – совесть не позволяет. Я приехал в Германию не просить, а давать. Я вам предлагаю в качестве расчета не деньги, а свои картины. Иными словами, я буду платить не деньгой, а красотой. Вас устраивает такое решение?" "Конечно", – с радостью ответила фрау Мюллер. На том и порешили.
А про себя Иося подумал, что он не только напишет красочные произведения с видами Германии, но и создаст целую галерею всемирно известных деятелей немецкой культуры, искусства и науки, начиная от эпохи Реформации и кончая нашими днями. Ведь мог в Зимнем дворце Петербурга заезжий художник Роу создать свою знаменитую серию портретов, а чем он хуже?
Но вот что здесь любопытно: работая над теми же видами парка Сан-Суси Потсдама или портретами Бетховена или Новалиса, он все чаще и чаще задумывался над остро-болевой и саднящей темой Холокоста. Постепенно, параллельно с пейзажами, жанровыми сюжетами и портретами все неотрывней и настоятельнее на его мольберте стали появляться лики замученных узников Бухенвальда, Освенцима, Майданека. Души шести миллионов евреев, убиенных в годы фашистского геноцида, взирали на художника с небес, заливая его больное сердце кровавыми слезами неизбывной скорби и боли. Не только земля, но и небеса призывали его выполнить свой долг художника-гражданина – запечатлеть живописные сколы той страшной трагедии, какой еще не знала история человечества, запечатлеть не только во имя убиенных и замученных, но и во имя ныне живущих и тех, кто придет им вослед. И чем дальше его воспаленное воображение уходило в те страшные годы гитлеровского мракобесия, тем мощнее становился удар его кисти по холсту, и мир образов палачей и их жертв приобретал такую космическую выразительность и одновременно такую трагическую, земную наполненность, которые могли встать в один ряд с гениальными творениями Гойи "Капричос", "Ужасы войны" и "Герникой" Пабло Пикассо. Вот это вживание, погружение и почти абсолютное растворение в мире ужасов, зверств и страдания порой достигало такого всепожирающего, нечеловеческого накала, что однажды сердце художника не выдержало: обширнейший инфаркт миокарда опрокинул его на пол мастерской. Хорошо, что рядом оказались люди.
Говорят, что все что ни делается, делается к лучшему. Возможно, это и так. Во всяком случае, образовавшяся пауза в работе художника послужила для него одним из точных подтверждений этой народной мудрости. А возможно, там, наверху, в Божьей канцелярии, посчитали, что действительно для больного, истерзанного страданиями сердца художника нужен передых, во время которого он смог бы увидеть нечто такое, что до него еще никому не приходило в голову. Скорее всего так оно и было. А иначе как объяснить, почему, находясь под капельницей в больничной палате, он ловил себя на том, что его сознание все чаще и чаще обращалось в те далекие, предвоенные годы детства и выбрасывало на поверхность его больного существа такие кадры, такие яркие картины, которые в обычной жизни были почти сокрыты и недоступны его памяти? И что самое интересное, он видел своего деда, рабби Пинхаса, и бабушку Хану как живых – протяни руку и вот они, хотя их тела давным давно покоятся на дне Бабьего яра.
Вот он, маленький Иосик, в белой рубахе до пят сидит на коленях у деда и теребит его огромную рыжую бороду.
– Сегодня у нас, – гудит откуда-то сверху бархатный голос деда, – Рош Ашонэ – еврейский Новый год.
– А почему наши соседи встречают Новый год зимой, почему к ним приходит Дед Мороз и приносит подарки? – спрашивает Иосик.
– Будешь большим, я тебе все расскажу, – отвечает дедушка.
– Не мучай внука, – доносится из кухни голос бабушки Ханы. – Расскажи ему про наш Новый год.
– Хорошо, хорошо, не бурчи. Слушай, Иоська. Рош Ашонэ всегда приходится на 1-2 Тишрей, или на 21-22 сентября, когда за окном пламенеет осень.
– А что значит Рош Ашонэ, дедушка?
– Рош Ашонэ означает "начало года" – первый из праздников еврейского календаря. Рош Ашонэ – это день Суда, когда Всевышний взвешивает наши поступки и определяет судьбу каждого человека на предстоящий год.
– Деда, у него что, имеются весы? – удивляется внук.
– А как же, конечно. На одной чаше лежат добрые дела человека, а на другой – плохие. Важно, чтобы чаша с хорошими делами перевешивала чашу с дурными делами. В этот день наш Господь говорит, "кто будет жить, а кто умрет, кто будет унижен, а кто возвышен". В Новый год Тора предписывает евреям трубить в шофар – бараний рог.
– Дедушка, а можно мне подудеть в рожок? – спрашивает внучек.
– Отчего же нельзя, конечно, можно, – улыбнулся дед.
Иосик срывается с колен деда, берет рожок и дует в него со всей силы. В дверях комнаты появляются бабушка, мама и отец. Они с любовью смотрят на малыша.
– Дед, ты лучше расскажи внуку, что можно делать в Новый год, – просит его бабушка Хана.
– Хорошо. Слушай, внучок. Этот день освещен весельем и радостью, все евреи уверены, что Всевышний принял наше искреннее раскаяние и дает нам хороший и сладкий год. Вот почему у нас сегодня много яблок и пряников с медом, хала с медом. Ты же любишь сладкое? Не отвечай – знаю, что любишь.
– А это что, дедушка? – указывает Иося на гранат рукой.
– Это гранат – знак "умножения заслуг наших". А рыбья или баранья голова означают, "Чтобы мы стали головой, а не хвостом!" Понял?
– Не-а, – грустно отвечает Иосик. – Какой я хвост, я твой внук.
– Вот и хорошо, вот и хорошо, – весело рокочет дед, целуя Иосика. – Таким и оставайся навсегда. А еще в Рош Ашонэ Всевышний раскрывает свои книги и записывает в них свой приговор людям. Но подпись свою ставит только в Иом Кипур, в "десять дней раскаяния". Если человек искренне раскаялся, то его вина перед Богом искупается, тогда его вина прощается. Поэтому в дни раскаяния люди должны совершать как можно больше добрых дел и принести прощение ближнему.
– Дедушка, а ты не виноват передо мною, я тебя, бабушку, маму и папу очень люблю. Можно мне кусочек халы с медом?
...Память. Память. Что ты есть такое, как не волшебная, чудесная палочка, одно движение которой выбрасывает на поверхность быстротекущих дней высверки далеких картин из прошедшей жизни, в которых тебя сегодняшнего, настоящего уже давным-давно нет, но одновременно ты есть, маленький и беззащитный, стоящий в эпицентре мироздания, под невидимым грузом еще не обрушившихся на твою судьбу трагических изломов собственной и окружающей жизни.
Вот и сейчас, прожив на земле два миллиарда секунд, что равняется почти 70 годам жизни, Иося неожиданно увидел себя трехлетним пацаном, восседающим на палочке и бегающим из одной комнаты в другую, крича: "А ну-ка, а ну-ка!". На высокой тумбочке, покрытой белой тканью, стоит семисвечник, в углу над столом склонился над свитком Торы его дедушка. Его ровный, заунывный голос, окутанный золотистым свечением, доносит до слуха Иоси какие-то незнакомые, таинственные слова: "Барух ата, адо-най, эло-эйнд, Мелех аолам, ашер кидшану бемицвотав вецивану леадлик нер ханука!"
Это потом, много лет спустя, Иося узнает точный смысл этих странных слов. А пока он радостно лопочет: "А ну-ка, а ну– ка!".
– Не а ну-ка, внучек, а Ханука, – поправляет его дед, усаживая малыша на свои колени.
– Дед, расскажи, что такое Ханука?
– Ханука, внучек, означает "Праздник света". Ни у одного народа мира нет такого праздника, в основе которого лежит чудо.
Это было давным-давно, более двух тысячелетий назад, когда в Иудее, нашей с тобой прародине – Эрец Исраэль, при царе Антиохе установилось греко-сирийское владычество. Тогда евреи оказались перед выбором: служить греческим богам, поклоняться греческой культуре, или сохранить себя как народ, отстоять свою веру. Другими словами, завоеватели хотели уничтожить еврейский народ "без единого выстрела". Тогда первосвященник Мататияу и пятеро его сыновей подняли восстание. И совершилось первое чудо. Греки по своей мощи во много раз превосходили евреев, силы были явно не равными. Но евреи победили врага, освободив Иерусалим. Свет победил тьму. Первое, что они решили сделать, это очистить святой Храм, оскверненный язычниками. Но вот беда: в Храме был найден только один запечатанный, не обнаруженный идолопоклонниками сосуд с маслом для зажигания меноры.
– Дедушка, а что такое "менора"?
– Не перебивай, Иося. А менора – это храмовый семисвечник. Вон, посмотри на тумбочку, видишь, на ней стоит семисвечник, это и есть менора. Оливкое очищенное масло было только в одном кувшинчике, которого могло хватить лишь на одну ночь, а для приготовления нового требовалось не менее восьми дней. Закручинились евреи, плачут, вздыхают, но делать нечего – залили они масло и произошло второе чудо: менора горела не один, а восемь дней, пока не были приготовлены новые запасы оливкового масла.
В память об этом чуде мы празднуем Хануку на протяжении восьми дней, зажигая ханукальные свечи: в первый вечер одну, во второй – две и так далее. Евреи всего мира благодарят Всевышнего за спасение и чудеса, явленные нашим предкам в эти дни много лет назад.
– Дедушка, скажи, а почему одна свеча, которая в центре меноры, выше всех других?
– Молодец, Иоська, заметил, шельмец. Эта свеча называется "Шамаш", она самая главная и ставится выше основных. Запомни, внучек, тот, кто посвящает свою жизнь приобщению людей к свету, пренебрегая своими интересами, и сам поднимается выше.
В эти дни принято дарить детям деньги, чтобы они могли вдосталь накупить себе сладостей. Но ты, Иося, не должен забрать их себе все, ты должен обязательно часть подарить другим, кто беднее тебя. Называются такие деньги Ханука-гелт, и это всегда круглые монетки.
– А почему круглые, дед?
– Круглые монеты напоминают колесо судьбы, которое, опуская одного, поднимает другого. Будешь взрослым – поймешь. А еще в эти ханукальные дни в память о чуде едят пончики, оладьи (латкес), жаренные в масле.
– Двойра, – кричит он маме малыша, – посади его на горшок и отнеси спать. И не забудь дать ему латкес и несколько копеек.
Через несколько минут мама бережно переносит Иосика в постель, укутывает его теплым одеялом и начинает нежно петь колыбельную:
Майн кинд веет зайн\ Гезунт инт фриш.\ Дос кинд веет лернен,\ Тойре веет ер лернен.\ Шторим веет ер шрайб.\ А гуте рун а фрумер йид\ Веет майн кинд блайбн. (Мой малыш будет здоровым. Он станет изучать Тору. Он сам станет писать святые книги. Он станет хорошим, благочестивым евреем, перевод с идиш).
С годами Иося узнает, что Тфилин это специальные коробочки, которые надеваются на голову во время молитвы мужчинами и мальчиками старше 13 лет; он узнает что Мезуза есть не только дверной косяк, но и коробочка, прикрепленная на правой стороне дверной рамы, в которой особыми, изготовленными по древнему рецепту неблекнущими чернилами написана цитата из Торы Шма-Исроэль – "Слушай, Израиль". Как объясняют мудрецы, мезуза защищает еврейский дом от зла, беды и дурного влияния.
Чуть позже, к годам десяти, уже находясь в эвакуации в далекой Сибири, он узнает, что сущность великого торжества праздника Пейсах составляет Исход сынов Израиля из египетского рабства к духовной и физической свободе.
Он на всю жизнь запомнит, как в длинные, темные, полуголодные вечера, засыпая в заснеженной избушке, его мама будет рассказывать ему про день Поста и Печали, о разрушении Первого храма Соломона вавилонским царем Навуходоносором.
Он с замиранием сердца будет слушать, чем закончилась беспрецедентная в истории борьба маленькой Иудеи с величайшей мировой державой – Римом; перед его детским воображением встанет грозная и страшная картина разрушения Второго Храма, от которого останется лишь западная часть. Уже спустя много лет он будет сам стоять в Иерусалиме у этой знаменитой "Стены плача" – символа невиданной трагедии и в то же время немеркнущей надежды. Он будет стоять и просить у Всевышнего, чтобы Тот даровал здоровье его маме и двум великим сынам России – писателям Анатолию Приставкину и Александру Солженицыну. А пока он там, далеко-далеко, в том безрадостном, голодном детстве слушает свою маму, которая рассказывает ему об истории еврейского народа, о его вековечных страданиях и мечтах. Стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова перемешиваются с цитатами из Агады и Танаха. Особенно ему нравится то место в Торе, где человек сравнивается с деревом. На его вопрос, почему человек подобен дереву, мама объясняет ему, что человек, как дерево, рождается, расцветает, приносит плоды. "Какие плоды?" – спрашивает Иося. И мама, улыбаясь и гладя его по голове, отвечает: человеческие плоды, сыночек – это его добрые дела.
В студенческие годы, и особенно после окончания института, Иося начнет изучать не столько историю еврейской религии, постигать тайны Галахической литературы и саму историю еврейского народа, сколько читать произведения таких литераторов, как Моисей ибн Эзра, Шолом Алейхем, Бялик, Перец Маркиш, Исаак Башевис Зингер.
(Галахическая литература – этим термином принято называть кодексы законов, цель которых помогать еврею вести образ жизни в полном соответствии с требованиями Торы. Самым значительным кодексом Галахи является книга Рамбама Мишнэ Тора. Затем идет кодекс рабби Йосефа Каро Шулхан Арух. Затем Алтер Ребе продолжил дело Рамбама и Йосефа Каро, переписав Шулхан Арух в более простом изложении, доступном для широких масс.)
Сказать, что он стал правоверным евреем, – таки нет. Он не считал, что есть еврейский Бог, христианский Бог или Бог мусульман. Для него подобная точка зрения была абсолютнейшим абсурдом: можно приватизировать собственность, авторские права, наконец – жену. Но приватизировать Бога невозможно, ибо Бог есть Один и Един. У него любовь к Творцу была не столько религией, не столько сутью его национальной принадлежности, сколько прежде всего духовным инстинктом, его внутренним, непоколебимым убеждением, что есть нечто высшее, запредельное, бесконечно превосходящее нас в совершенстве и одновременно здешнее, посюстороннее, наше, земное, сокрытое в груди человека. Для него любой атеист, как правило, или бездарен, или непоследователен, либо вознесен в своей самости до уровня земного падения. Не соблюдая субботу и не совершая установленные ежедневные религиозные обряды, Иося в то же время с глубоким пониманием чтил слова Бен Гуриона: "Еврей – тот, кто называет себя евреем". А он себя не только называл, но и считал евреем.
Выросший в многонациональном военном и послевоенном дворе, играя с русскими, украинскими, татарскими, прибалтийскими, немецкими ребятишками в русские игры, он говорил и читал русскую литературу и историю, впитывая ежедневно всю ментальность русского окружения. Если, к примеру, он видел нищих, ему было без разницы, кому первому из них – еврею, русскому или татарину, сунуть в заскорузлую ладонь свою копеечку: они все были для него равны перед Богом. Потому что, когда он лежал в больнице, ему неоднократно делали переливание крови. Люди различных национальностей и вероисповеданий дарили ему свою кровь. Он не спрашивал у докторов, какая кровь теперь течет в его жилах, ибо кровь не имеет национальности и религии. Навряд ли те безвестные доноры, спасшие его жизнь в послевоенные годы, знали слова из Талмуда: "Кто спасает одну жизнь – спасает весь мир". Они просто молча делали свое доброе дело.
Чувствовал ли он тогда, в то страшное лихолетье, проявления антисемитизма по отношению к себе? Нет, такого не было.
Стране и ее народу было не до этого. Всеобщая реальная угроза быть уничтоженными и порабощенными иноземным супостатом практически выдавила из сознания ее сограждан антисемитизм. Вот так бывает при лесном пожаре, когда, спасаясь от уничтожения, тигры, волки, зайцы лисы, суслики – вчерашние хищники и их потенциальные жертвы, словом, все звери, сбившись в один неудержимый поток, несутся на место, свободное от огня. Но вот что интересно и любопытно: в действительности антисемитизм, в какой бы стране он ни существовал, вне зависимости от внешних и внутренних условий, никогда не может быть уничтожен, изжит до абсолютного нуля. Так называемый латентный, что бишь скрытый антисемитизм всегда был, есть и будет, пока на земле существует еврейский народ. Даже если предположить невероятное, что евреев нет, латентный антисемитизм останется: испражнение закончилось, а звуки "пука" будут продолжаться вечно, до скончания веков.
У Альберта Эйнштейна в кабинете висела табличка с такими словами: "Her Gottist raffiniert, aber boshaft ist er nicht", что означало: "Бог изощрен, но не злобен". Все правильно. Поскольку у Бога нет чужих. Чужие есть среди людей.
Уже став взрослым, Иося все чаще и чаще стал задумываться, почему люди так не любят евреев, что они сделали, чтобы их так ненавидели, презирали и подвергали гонениям? Евреев обвиняют в хитрости, изворотливости, в стремлении к наживе. Но ведь это бред какой-то. На самом деле евреев не любят за то, что они, как никакой другой народ в мире, беззащитны. За беззащитность их ненавидят и презирают. И сказано было: "Только этим вы виноваты перед другими народами, только в этом ваш грех передо Мной. Но пока есть на вас эта особая вина перед миром и грех передо Мной, прощу Я вам все грехи ваши... С гонителей же ваших, через которых наказываю вас, взыщу всемеро, до конца взыщу, ибо никогда Господня кара не совершается через праведников, а всегда через страшных нечестивцев".
Что касается так называемой еврейской хитрости и изворотливости, то их не меньше и не больше, чем в любом народе мира. Просто то, что все принимают за еврейскую хитрость, есть на деле выработанная веками на генетическом уровне стратегия еврейского ума выживать в невыносимых условиях гнета в странах вынужденного рассеивания.
Евреев часто обвиняют в том, что они не любят трудиться на земле. Бредятина на постном масле. На какой земле? На чужой, с которой еврей может быть изгнан в любой момент? И что, уходя в новое изгнание, он положит себе в карман две или три сотки обработанной и плодоносной земли? А не лучше ли взглянуть на землю современного Израиля, где каждая пядь бывшей пустыни плодоносит и благоухает деревьями, травами, плодами. А все потому, что здесь еврей у себя на Родине, он горбится в поте лица своего над каждым клочком земли во имя радости своей, своих детей и правнуков.
Еще живя в России и работая над графической серией "Жертвы гитлеровского молоха", Иося подолгу задумывался над природой национально-мистического "гуманизма" лидеров третьего рейха, которые с бандой нацистов обожествляли нордического человека, считая его мерой всех вещей. Куда вела эта расовая и иерархическая лестница – вверх, в небеса? Нет. Сия лестница вела в пропасть, на самом дне которой стоял еврей. Но Гитлер, как, впрочем, и вся его свора, не учли, что еврейский народ наиболее близок к Богу. А фюрер ненавидел Бога. Поэтому он и презирал евреев как Богоизбранный народ. Вот почему и сегодня, чем дальше любой народ от Бога, тем сильней его ненависть к евреям, тем мощнее и неизбывнее в нем антисемитизм. Каким бы сильным ни был народ, он не вправе считать себя "хозяином виноградника", из которого изгнан Библейский дух и его первоноситель – еврейский народ.
Уже находясь в Германии и войдя в еврейскую общину своего города, Иося, как никогда ранее, почувствовал, что еврейство – это ежедневный праздник и труд верности и стабильности. Пусть окружающий мир изменяется в своем динамизме и новизне. Пусть. Но если еврей считает себя евреем, он будет всегда верен несгибаемому Закону, он будет упрям и непреклонен в своей преданности вере. Да, мир меняется и обновляется стремительно. Особенно в наше время. Христианство, в отличие от иудаизма, входит в мир, оно ищет постиндустриальные лестницы к Богу, оно соединяет верх и низ, бросая в них слабого человека. Через высокое и низкое христианин может то возноситься на головокружительную высоту, то низвергаться в пучину ада, он может быть грешником или святым, каяться и вновь грешить. В этом и только в этом гибком скольжении или стремительном броске из рая в ад и обратно заключена профаническая бездна христианского беззакония. Но ведь через это беззаконие и существует более двух тысяч лет гибкость христианской веры, ее мягкость и очарование. Согрешил, но покайся. Через чистосердечное покаяние на тебя снизойдет благодать. Иудаизм не таков, он не ивовый прутик на ветру. Иудейская вера – это как железобетонный столб, покрытый нержавеющей сталью неукоснительных к исполнению законов и порядков, принятых однажды и не допускающих ни малейших корреляций не только в одной отдельно взятой фразе, но и в самой букве и ее месте на этом столбе.
Поэтому любой правоверный еврей будет всегда верен этому столпу веры, он всегда готов испить свою горькую чашу, принимать гонения, ненависть и презрение других, но он никогда не изменит своему внутреннему, духовному ядру. При этом он внешне может быть "изворотлив", но внутри непоколебим.
За так называемой еврейской "изворотливостью" стоит многовековая история мучений и гонений этого отверженного народа. Отсюда и только отсюда исходит живой, постоянно пульсирующий релятивизм еврейской души, умение вживаться в чужеродную среду, но при этом оставаться самим собой.
Русский человек всегда внешне грозен, несокрушим и стоек. Попробуй русского царапнуть хотя бы одним непристойным словом или поступком – ответ будет сокрушительным и страшным, как говорят – мало не покажется. Но вот что удивительно, при всей своей твердости и несгибаемости, внутри русский человек мягок и отходчив, он как малое дитя тянется ко всему новому, подвижному, таинственному. Не отсюда ли происходит его всемирная отзывчивость и сострадательность души, которые сами по себе сокрыты за крепостными стенами его законов и государственных шлагбаумов? Одним словом, для Иоси русский – это тот, у кого снаружи все жестко, а внутри мягко. А еврей – наоборот: снаружи мягко, а внутри жестко.
Находясь в немецкой больнице, Иося, прикованный к постели, но освобожденный от ежедневных дел и забот, стал чаще и чаще задумываться над тем, почему, по какой такой причине евреев нередко недолюбливали вполне достойные, честные и талантливые люди. Ему трудно было поверить, что любимый его писатель Антон Чехов был антисемитом. И не только он один. Антисемитами были Владимир Даль, Николай Гоголь, Федор Достоевский. Мало кто знает, что антисемитизм царапнул сознание и Блока, и Белого, и Куприна, и Флоренского, и Булгакова (философа), и Лосева и нашего современника Шукшина. Упаси Боже сказать, что они стояли на позициях погромщиков. Такое заявление было бы гнусной клеветой. Нет и трижды нет; многие из них даже дружили с евреями. Но ведь первая заповедь любого антисемита на земле сказать, что у него много друзей-евреев. Да, все они искали определенную истину в поисках правдивого ответа на извечный "еврейский вопрос". Но в подходе к нему они допускали искажение. Как сказал однажды мудрый Георг Лихтенберг, "самая опасная ложь – это истина, слегка искаженная". Недотягивали наши великие умы в "еврейском вопросе" до высоты непредвзятости и подлинной правды. Достаточно прочесть их письма и дневники, чтобы убедиться в этом Чего стоит одна "Яма" Куприна или рассказ Чехова "Тина".
Но ведь не перевелись в мире люди, которые открыто, во всеуслышанье встают на защиту евреев. Такие были, есть и будут. В минуты тягостных раздумий о судьбе своего народа на память Иоси приходили стихи Семена Надсона, написанные им в 24 года:
Я рос тебе чужим, отверженный народ,\ И не тебе я пел в минуты вдохновенья.\ Твоих преданий мир, твоей печали гнет\ Мне чужд, как и твои ученья.\ И если б ты, как встарь, был счастлив и силен,\ И если б не был ты унижен целым светом,\ Иным стремлением согрет и увлечен,\ Я б не пришел к тебе с приветом.\ Но в наши дни, когда под бременем страстей\ Ты гнешь чело свое и тщетно ждешь спасенья,\ В те дни, когда название "еврей"\ В устах толпы звучит, как символ отверженья.\ Когда твои враги, как стая жадных псов,\ На части рвут тебя, ругая нас с тобою – \ Дай скромно стать и мне в ряды твоих бойцов,\ Народ, обиженный судьбою.
Написал этот стих поэт, у которого отец был евреем, а мать – русской. Но выходит, что поэт был не евреем, так как Галаха признает евреем того, у кого мать – еврейка. Национальность отца не имеет значения. Главное, чтобы мать была еврейкой. Но так не думали немецкие нацисты, а также русские и украинские погромщики. Они не разбирались, у кого мать или отец были евреями. Иосе было не понятно, почему человек, у которого отец был не евреем, оказывался за бортом еврейской общины.
Не понимал наш художник и того, почему иудаизм не имеет института миссионерства, как у христиан или мусульман. Почему такая парцельность, замкнутость на своей самости? Ведь когда-то к киевскому князю Владимиру приходили не только православные, католики и мусульмане с предложением своей религии на Киевской Руси. Приходили и представители иудаизма. Вот было бы интересно, если не сказать больше, представить, как повернулась бы история России, если бы князь Владимир тогда отдал предпочтение иудаизму, а не христианству. Понятно, что история не любит сослагательного наклонения. Но все-таки, а...?
Непонятны были Иосе и прочие нюансы иудаизма. Например, почему женщины, старухи должны карабкаться в синагоге на второй этаж, в то время как мужики молились на первом? Как-то не по-джентельменски.
Многие из евреев, перебравшись на ПМЖ в Германию, предпочитают говорить больше о своих достоинствах, нежели о недостатках. Странное дело, у себя, на бывшей Родине, они почему-то не бегали по Красной площади со спущенными штанами и не кричали: "Смотрите, мы – евреи, мы имеем законное право на то-то, то-то и то-то!". Боялись, что упекут за 101-й километр или того хуже – в психушку. А здесь, в стране европейской демократии и материального достатка, многие из них посчитали, что за их принадлежность к еврейству страна нового обетования должна им, а не они ей. Подобный блеф Иосе был чужд и отвратителен. Он неоднократно доказывал своим соотечественникам на собраниях общины, что Бог все равно не выдает евреям дополнительную скрижаль на новый денежный грант. Кто-то из наиболее рьяных и ретивых "защитников" пытался в плане контр-аргумента сослаться на Богоизбранность еврейства. Таких, правда, было немного. Но они были, и с этим нужно было не только считаться, но и всячески бороться. Потому что причисление себя к Богоизбранному народу не в Библейском, а в расхожем, бытовом и примитивном понимании создает у людей, особенно у молодого поколения, комплекс нарциссизма, принадлежности к высшей расе. Иося с жаром доказывал, что сегодня не только один народ, а все человечество Богоизбранно. Он вообще не принимал людей с дурной энергетикой, людей, у которых в задницах играет пионерская зорька. "Почему мы, евреи, так печемся о дополнительных льготах?" – не раз спрашивал он своих соплеменников. "Почему, кроме себя, мы не замечаем ничего вокруг? А знаете ли вы, что цыгане не получили совершенно никаких компенсаций от Германии и права на эмиграцию? А ведь они, как и мы, были жертвами Холокоста. Вы можете назвать мне хотя бы один судебный процесс над нацистами – участниками уничтожения цыган? Не можете. Но знайте, от Холокоста погибло от 500 до 700 тысяч цыган. Соотнесите эти цифры с численностью этого маленького народа, проживавшего в Европе и в России в годы нацизма, и вы ужаснетесь. Не лучше ли нам, евреям, помочь ему сегодня добиться суда над убийцами? Давайте будем инициативны и расторопны по отношению не только к себе, но и к другим!"
Когда-то Жаботинский сказал: "Мы не должны бояться иметь своих негодяев и подлецов: их имеет любой народ мира". Слабое утешение. Да, мы, как любая другая нация в мире, можем спокойно выслушивать мнение о себе, можем подвергать юмористическому и даже сатирическому осмеянию свои пороки и недостатки, но искусственно выпячивать на первый план свою самость, требуя от других за свою непохожесть некие дополнительные индульгенции и права, нам негоже. Да, мы вправе гордиться своей историей, своими гениями в области науки, литературы, искусства и экономики. Когда из восьми героев, вышедших 25 августа 1968 года на Лобное место в Москве в знак протеста против ввода войск в Чехословакию, трое были евреи, я горжусь. Можно гордиться восстанием евреев в Варшавском гетто в 1943 году и в Собиборе, хотя они были залиты кровью и заранее обречены на поражение. Да, я горжусь героической обороной крепости Масад против войск римского императора Тита. Да, в мадьярской республике Бела Куна в 1918 году и в Баварской республике 1919 года в руководстве были почти одни евреи. И что из этого? Сей факт говорит об активности еврейского менталитета, не более того. Равным образом ничего нет удивительного, что в революционном перевороте 1917 года в России и правительстве Ленина еврейский процент был весьма внушительным. Опять же, здесь перед нами неуемность, извечная пульсация еврейского духа, за которые сам дух расплачивается в финале своим дыханием.
Скорее здесь поражает другой факт, а именно: отчего, по какой такой причине здоровые, еще не старые и полные энергии евреи здесь, в эмиграции, не желают работать, изучать немецкий язык, а предпочитают жевать баварскую колбасу, бездельничать и получать дармовое ежемесячное денежное пособие? Ведь большинство из них там, у себя на родине, не могли позволить себе такое барство и сибаритство. Более того, многие из них обладают недюжинными способностями и даже талантами. При желании они могли бы предложить себя германской стороне, не залегая в сытую горизонталь перед телевизором или строча подметные письма в редакции различных газет и государственные учреждения. Конечно, речь не идет о дутых полковниках, майорах и капитанах-орденоносцах, которые купили свои медали и ордена на Блошином рынке, или фальшивых академиках и докторах наук, о "человеках года". Сегодня и звезду на небе своего имени можно заполучить. Была бы деньга. Такие люди просто не интересны в своей дутой напыщенности и лживости. Разговор о других прикормышах. Неужели маска раба, надетая еще в Советском Союзе, так крепко вросла в лицо, что напрочь стерла остатки человеческого достоинства? Иося понимал, что человек может эмигрировать из Одессы, но Одесса никогда не эмигрирует из человека. Все правильно. Но все-таки, все-таки, менять и продавать свое первородство за чечевичную похлебку – это не по Божьи. Грех это!
Ему почему-то пришли на ум строчки Василия Гроссмана из романа "Жизнь и судьба": Я и сам ли выбрал час рожденья,\ Год и область, царство и народ,\ Чтоб пройти все муки и крещенья\ Совести, огня и вод...\ Надо до алмазного закала\ Прокалить всю толщу бытия.\ Если ж дров в плавильной печи мало,\ Господи, вот плоть моя!
Уложенный под капельницу, практически неподвижный, готовый каждую секунду отдать душу Богу, он все больше и больше погружался в историю своего народа. Его постоянно пульсирующее сознание восходило из далекого детства по зыбким и скрипучим ступеням в сегодняшний день. Все чаще и чаще звезда Давида – символ еврейского народа всплывала в его воспаленном мозгу каким-то удивительным свечением, пульсируя драгоценными всполохами. А здесь еще два дня тому назад пришел к нему Моисей Плоткин и сообщил, что еврейская община Виттенберга решила объявить конкурс на лучший проект синагоги. И вот что поразительно: в те минуты и часы, когда сознание Иоси наиболее активно включалось в напряженные раздумья, его кровь обогащалась какой-то неземной энергией, идущей из самой сердцевины звезды Давида, и мощными толчками, наполненными новой живительной силой, входила в его страждущее сердце. Уже потом, при выписке, врачи сказали ему, что они не верили в его выздоровление при таком обширном инфаркте. Но произошло чудо, которое не могли объяснить медицинские светила, – сердце Иоси заработало, как у молодого. А пока он лежал и думал о том, может ли он, известный художник-монументалист России, предложить Германии не просто проект синагоги, подобного которому не было до него в архитектуре мира, – здесь удивляться нечему, любое новое на то оно и новое, что раньше его не было, – а такой проект, который по своему духовному содержанию и художественному совершенству формы был бы непревзойденным творением. Соединить бессмертный двух еврейского народа с невиданной доселе архитектурной формой – вот что стало мучительной потребой его ежедневного существования. Все чаще и чаще он стал задавать себе один и тот же вопрос: а существует ли в мире так называемая "еврейская архитектура"? И чем глубже он погружался в раздумья, чем чаще переворачивал в памяти известные образы синагогальной архитектуры, тем яснее и отчетливее для него следовал ответ: "еврейской архитектуры" нет в природе. Нет и все. Даже Первый и Второй храмы были спроектированы и воздвигнуты под влиянием Греко-римской и мавританской архитектуры. Те же портики, пилястры, анфилады колонн, арки, входы, сама кладка стен несли в себе прямые отзвуки зодчества соседних народов. Изучая архитектуру Германии, он пришел к выводу, что только две новые синагоги – в Мюнхене и Дрездене – являются смелыми новациями в традиционном облике германских городов. Правда, есть еще один оригинальный проект синагоги в городе Майнце, о котором поведал ему в свое время его знаменитый друг, архитектор, социолог, почетный сенатор Гейдельбергского университета Соломон Корн. По его мнению, уже начиная с 20-х годов прошлого века синагогальная архитектура обращается к стилю модерн, следует одному из направлений современного градостроительства. До 9 ноября 1938 года, т.е. до печально знаменитой черной даты "Хрустальной ночи", в Германии существовало около 2800 синагог и молельных залов, многие из которых своими внешними формами влияли на окружающую среду. После 1945 года стали возводить многофункциональные общинные центры, в которые были интегрированы синагоги. Иося понимал, что сегодня секуляризация в обществе прогрессирует, контраст между стабильностью, постиндустриальным состоянием мира и хрупкостью самой зоны святости становится все более очевидным, напоминая об экзистенциальном историческом опыте евреев на протяжении двух тысяч лет диаспоры. Да и сама жизнь еврейской общины, ее социальная наполненность изменилась по сравнению с традиционным, ортодоксальным содержанием прошлых времен. Этот контраст стал особенно очевидным после 80-х годов прошлого века, когда волна эмиграции достигла своего наивысшего взлета. Сегодня религиозная жизнь евреев в Германии не только замыкается в своей изолированной практике, но и передается через литературу, историю, уроки религии, которые по своей форме носят чисто светский характер. Вот почему Иося пришел к твердому убеждению, что центры общин и синагоги должны составлять единое и нерасчленимое целое. В этом нерасторжимом единстве стволом должна быть синагога, а ветвями и листьями должна быть жизнь общины. Без ствола ни о каком росте и цветении самой кроны не может идти и речи.
В последнюю ночь перед выпиской из больницы приснился Иосе дивный сон. И увидел художник свой храм на огромной белой ладони, которая застыла в космической черноте. Храм представлял собой звезду Давида, шесть крыльев которой уходили вверх, образуя объем, подобный египетской пирамиде. На высоте где-то 70 метров от поверхности ладони эта конусообразная звезда не заканчивалась остроконечной вершиной, а была под углом срезана, образуя в свою очередь светящийся шестигранник из драгоценного стекла. Сходящиеся гранитные ребра лучей, идущие к спроецированной звезде на вершине, также были выложены из золотистого витражного стекла. Иосе дано было указание, что внутри этой звезды Давида находился стол, на котором лежала Тора, а внутри шести лучшей должна быть экспонирована вся история еврейского народа в документах и свидетельствах, начиная от времен Авраама и кончая нашими днями. Но и это не все. У входа в храм Давида стояла стелла – монумент, посвященная жертвам Холокоста. За нечетким, пульсирующим изображением угадывалась фигура узника фашистских концлагерей, выложенная из смальты. В руках мужчины находился горящий семисвечник. Иосе была четко указана архитектурная планировка вокруг храма. Но самым потрясающим, самым захватывающим было нежно-сиреневое свечение, исходящее из шестиконечной звезды на вершине храма и уходящее в ночное небо, образуя на головокружительной высоте сверкающую и переливающуюся драгоценными огнями проекцию звезды Давида. Когда звезда восходила над храмом, люди могли точно определить время. Но помимо чисто утилитарного значения, ночная звезда несла в себе и эстетическое значение: среди всех ночных светил она была самой яркой, самой большой и самой прекрасной. Помимо этого, звезда несла в себе сугубо сакральный, глубоко религиозный, космический смысл. "Смотрите, смотрите, – шептались люди, поднимая удивленные взоры в небо, – взошла звезда Давида над миром!"
А над центральным входом в синагогу были выложены из гранитного лабрадора слова царя Давида: "Благословен идущий во имя Всевышнего! Благословляем вас в доме Всевышнего!".
...Тихонько выйдя в коридор из палаты, Иося тут же набросал фор-эскиз только что возникшего ночного виденья, а через несколько дней готовый проект с архитектурной планировкой лежал на столе главы еврейской общины Виттенберга.
– Как удалось тебе сотворить это чудо? – только и смог произнести пораженный увиденным Моисей Плоткин.
Не прошло и месяца, как молва о необычном проекте разнеслась по всем еврейским общинам Германии, включая Центральный Совет еврейских общин. Проект тут же был доставлен в Берлин. Не нужно говорить, какое впечатление он произвел на всех, начиная от главного раввина Берлина и кончая ведущими архитекторами страны. Но странное дело, чем чаще звучали восторженные голоса, чем очевиднее становился неподдельный интерес самих профессионалов к необычному проекту, тем более Иося чувствовал некую затаенную, едва ощутимую неуверенность, какую-то неловкость в их поведении. Сказать, что здесь была определенная толика зависти со стороны его собратьев по цеху было бы неверным. Хотя, кто его знает. Сначала ему задавали вопросы сугубо профессионального характера: каков масштаб строения, как оно будет увязываться с окружающей градостроительной ситуацией, в каких строительных и отделочных материалах будет реализован проект, сколько времени потребуется строителям на возведение храма от нулевой отметки до окончания, в каких количествах потребуется "римская" смальта и витражное стекло, готова ли смета на все виды работ и кто ее будет составлять, и так далее, и так далее.
Наконец главный архитектор Берлина спросил Моисея Плоткина:
– Скажите, уважаемый герр Плоткин, а на какие деньги вы собираетесь воздвигнуть сей храм? Вы хотя бы ориентировочно представляете, в какую сумму обойдется строительство вашей Звезды Давида?
– Мы еще не определили окончательную сумму, – последовал ответ.
– Ответ не точен. Повторяю, вы хотя бы догадываетесь, в какие миллионы выльется весь объем работы, включая архитектурно-проектировочную часть?
– Я полагаю, в несколько миллионов евро, – как-то неуверенно произнес Плоткин.
– Ах, господин Плоткин, господин Плоткин, вы лучше спросите сидящего рядом с вами архитектора, сколько денег он получил за одну лишь эскизную разработку Музея иудаизма в Берлине. Ответьте напрямую: ваша еврейская община Виттенберга имеет такие деньги?
– У нашей общины таких денег нет. Откуда они? Но мы, в силу наших скромных возможностей, пожертвуем определенную сумму на строительство. Пусть наш денежный вклад будет чисто символическим, но он будет все-таки иметь место.
– Какое прекраснодушие с вашей стороны, герр Плоткин. Да знаете ли вы, что ваших собранных денег хватит лишь на две ступеньки. Меня интересует, где, откуда, из каких источников вы получите деньги. При этом я прошу не забывать, что сегодня всю мировую систему охватил глобальный экономический кризис. Не обошел он стороной и нашего налогоплательщика и всю финансовую систему Германии. Вы знаете, сколько стоит сегодня один баррель нефти и каков курс доллара на мировом рынке?
– Послушайте, что вы мне устраиваете политликбез, уважаемый? – вскипел Моисей Плоткин. – Я не хуже вашего знаю положение дел в мировой экономике. Не надо считать, что сидящий напротив человек глупее вас. Конечно же, на денежные пожертвования членов нашей общины не построить и захудалой сараюшки. Мы обратимся к государству за помощью, в конце концов мы постараемся найти богатых еврейских спонсоров. Есть еще и добрые люди на нашей святой Руси. Обратимся к тому же Абрамовичу.
– Ой, не смешите меня, – ответил в тон ему бургомистр Берлина. – Мы знаем, что сегодня Россию можно назвать Романовской Абрамией. Но не до такой же степени. Сейчас, делать ему нечего, разбежался и на тарелочке с голубой каемочкой выложил вам свои миллионы. Не верьте золотом покрытым пластмассовым словам. Да ему легче купить еще три "Челси", чем вложить свои деньги в сомнительный проект, который, еще не известно, будет ли давать прибыль или нет. Мой совет: вам необходимо составить точную смету, получить разрешение от администрации Виттенберга на землю под синагогу, а затем обратиться к властям Германии с просьбой...
И вот в этот самый момент, после слова бургомистра "с просьбой", с задних рядов зала прозвучал хриплый голос высокого человека в черной шляпе. Встав в позу римского оратора времен Цезаря, он, чуть-чуть грассируя, произнес:
– Многоуважаемые члены благородного собрания! Многим из вас мои слова могут показаться моветоном. Но я прошу вас выслушать меня. Не только я, но и многие порядочные евреи нашей страны сегодня считают, что еврейским общинам надо отказаться от денег, выдаваемых им правительством Германии. Нет, работу раввина оно вполне может оплачивать. Но ведь другие работы в общине должны оплачиваться из членских взносов или из пожертвований частных лиц. Для более полной убедительности моей мысли я передаю микрофон моему сотоварищу Льву Мадорскому. Прошу, Лева!
– Господа, вы можете спросить, почему евреи должны отказываться от денег? Объясняю. Вот несколько причин:
Во-первых, почти 90 процентов членов общин Германии составляют сегодня выходцы из бывшего Союза, а значит, люди нерелигиозные. Это, разумеется, не их вина, а беда. Но факт остается фактом. Большинство этих людей уже не могут измениться. Они приходят в общину не столько помолиться Богу, сколько пообщаться, решить свои проблемы, провести досуг. А деньги отпускаются совсем на другие цели.
Во-вторых, не будем себя обманывать. Государственная произраильская политика германского правительства и, пожалуй, в особенности правительства Ангелы Меркель не снимает проблемы бытового антисемитизма. Он в Германии не меньше, чем в России, хотя и менее заметен. Потому что закон в Германии, в отличие от России, строго наказывает за открытое проявление юдофобии. Когда становится известно про споры и толкотню из-за денег в еврейских общинах (такого рода сообщения все чаще проникают в немецкоязычную прессу), это только подбрасывает хворост в огонь. Немало разговоров с обвинениями в адрес евреев (в трамвае, на работе, в приемной у врача) услышал я несколько лет назад, когда местные газеты активно обсуждали финансовый скандал в Магдебургской общине, связанный с нецелевым расходованием средств бывшим управляющим общины Ледерманом.
В-третьих, наконец, может быть, главное. Да, христианские общины живут на дотации государства. Почему же евреям нельзя? Да, нельзя. Нам нельзя. Как ни крути, а мы, евреи, приехавшие из бывшего Союза, в Германии – гости. А гости, согласитесь, должны вести себя в чужом доме особенно деликатно. Не следить на паркете. Не лезть в чужой монастырь... Кроме того, на нас, приехавших в страну Холокоста, лежит задача, я бы сказал даже миссия. Мы должны опровергнуть на деле гнусные вымыслы, которые распространяла о евреях нацистская пропаганда. Нам нужно следить за каждым своим шагом и в моральном плане быть "более роялистами, чем сам король". Более законопослушными, чем сами немцы, которые считаются одним из самых законопослушных народов в мире.
Чтобы справиться с этой непростой задачей, чтобы выполнить эту важную миссию, надо, повторяю, как минимум, отказаться от денег на содержание общин. Пускай община будет бедной, но религиозной. А значит, чистой. Вера в Бога не связана с деньгами. Золотой телец, как мы знаем из Торы, это совсем не то, что украшает путь ко Всевышнему. Как хорошо сказал Владимир Набоков, "к Богу приходят не экскурсии с гидом, а одинокие путешественники".
Раздался гул аплодисментов. Реакция зала была неожиданной для выступившего. Не рассчитывая на такой прием, он сконфуженно и одновременно гордо оглядывал всех присутствующих.
– Вот видите, – произнес торжественно председатель собрания. – Есть люди и среди вас, которые адекватно и одновременно по-новому реагируют на ситуацию, сложившуюся вокруг жизни еврейских общин в Германии. Конечно, я не отрицаю саму возможность спонсирования со стороны богатых людей мира возведения в вашем городе храма "Звезды Давида" Как говорится, "ветер в ваш парус!". Но у меня есть к вам вот какое предложение: отбросьте эту унизительную практику выколачивания денег. Кроме чувства личной ущербности и неполноценности она ничего доброго вам не сулит. Есть совершенно иной путь решения проблемы: используйте в полной мере интеллектуальный потенциал членов вашей общины, задействуйте своих ученых, инженеров, техников, изобретателей в научно-производственной деятельности Германии, создавайте такие проекты, реализация которых смогла бы сделать вас независимыми экономически от внешних условий жизни. Тогда вы не только сможете возвести на свой капитал храм "Звезды Давида", но осуществить и другие свои замыслы. Встречаясь с вашими и членами других общин, я в этом убедился. Ведь у себя в России ваши люди могли бы еще работать и работать, как говорите вы, "на полную катушку". Так почему же здесь они встали в позицию иждивенцев? Неужели рука, протянутая за помощью, вам ближе, чем рука, создающая нечто новое и отдающая это новое миру? Не могу в это поверить. Уверяю, что я не хуже вас знаю Библейскую заповедь "Да не оскудеет рука дающего!". Но ведь нужно знать, в какую руку вы подаете. Мне очень жаль, герр Моисей Плоткин, вашего художника, который создал действительно уникальный по своей духовной красоте и архитектурной выразительности проект. Я уже не говорю о муках творчества, о самом труде мастера. Пусть все это останется на совести руководителей вашей общины. Я имею в виду прежде всего несбывшиеся надежды автора. В любом случае, как бы в дальнейшем ни сложилась судьба храма, художник не заслуживает к себе подобного отношения. Вы бросились бежать марофон, а силы у вас хватило всего лишь на несколько километров. К глубочайшему моему сожалению, реализация вашего проекта в нынешних условиях не может быть осуществлена. Благодарю всех за внимание, собрание окончено!
...Много дней прошло с той памятной встречи в Берлине. Макет "Звезды Давида", вся эскизно-проектировочная часть была задвинута в угол мастерской художника. Вы можете меня спросить: "Неужели не нашлось ни одного человека на земле, который дал бы деньги на строительство храма?". Что я вам могу ответить на это, пока такой человек не нашелся или просто еще не родился.
А вот дела в общине города Виттенберга пошли действительно на лад: гемайнда встала на хозрасчет и начала жить за счет труда своих членов. Появился свой кошерный ресторан, выставочный зал, в котором экспонировались живописные произведения художников-эмигрантов не только города Виттенберга, но и всей Германии. Достаточно солидный процент от реализации полотен шел в карман общины. Кстати, на эти деньги было приведено в надлежащий порядок местное еврейское кладбище, которое до этого было в запустении. Многие молодые люди, особенно из числа вновь прибывших эмигрантов, стали активно посещать курсы по изучению немецкого языка, устраиваться на различные работы. Больше того, реализация нескольких проектов, касающихся новейшей нанотехнологии, не только существенным образом пополнила казну общины, но, что особенно важно, привлекла к ней внимание немецкой администрации. И это не все. Был даже создан небольшой оркестр, который по своему профессионализму ничем не отличался от Государственного симфонического оркестра Берлина. Многие прославленные мировые музыканты считали за честь солировать в его составе. Недавно в нем выступал даже сам гениальный пианист России Николай Петров, пожертвовавший солидную сумму от своего выступления общине города. Словом, дела пошли на лад. Была даже выстроена новая синагога, обычная, ничем не примечательная. Пройдешь мимо такой и не заметишь. Может быть, так и нужно, не знаю. Возможно, принцип "не высовываться" устраивал не только еврейскую сторону? Возможно.
А что наш художник Иося Левин? А ничего. Он продолжал работать над серией картин, посвященной теме Холокоста. После того печального разговора в Берлине он перенес еще одну операцию на сердце. Но вот однажды, когда все евреи мира праздновали праздник Шавуот (Шавуот, на идише – Швуэс, – праздник Торы на горе Синай), который отмечается на 50-й день Песаха, к нему в мастерскую зашел Моисей Плоткин. (Песах – праздник, в который отмечается освобождение евреев от египетского плена и начало существования евреев как нации).
– Слушай, Иося, ты знаешь, что вчера умер главный раввин Берлина?
– Первый раз слышу. Приношу свои соболезнования.
– Нет, ты погоди работать. Лучше послушай меня.
– Я – весь внимание. Говори!
– Ты не поверишь, но в своем завещании раввин просит тебя возвести над его могилой точную копию твоего храма "Звезды Давида" высотой не более двух метров. Это его предсмертная просьба. Что скажешь?
– А что здесь говорить, быть по сему. Как говорится – воля покойного...
Через год, когда земля осела, над могилой раввина из Берлина стояла шестиконечная гранитная объемная "Звезда Давида". Многие евреи, пришедшие в день окончания возведения памятника, неожиданно для себя увидели, как в ночное небо поднялась от вершины надгробия светящаяся звезда. Произошло нерукотворное чудо. Звезда поднималась все выше и выше, переливаясь волшебным, неземным свечением, пока не исчезла из вида. Последний, пронзительный луч ее выхватил слова из Экклезиаста, выбитые на цоколе памятника: "Нет памяти о прошлом". А еще ниже, почти у самого основания, вспыхнули ярким пламенем слова самого раввина: "Беспамятство рождает новые трагедии".
Вдали от всех стоял художник и плакал.
И. Клейнер. 2010
