Илья Клейнер. О гениальности

Ещё в детские школьные годы я начал задумываться над вопросами, в чём состоит гениальность и кто такие гении? Когда учителя говорили, что Пушкин и Толстой – гении русской литературы, я безоговорочно им верил. Гении казались мне какими-то небожителями, а с другой стороны, я наивно полагал, что стоит лишь мне только захотеть, и я напишу, как они. Помню, как в пятом классе, после того, как учитель литературы Екатерина Петровна Тимак прочла нам "Тройку" Гоголя, я закричал с места: "И я так могу!" Она улыбнулась и сказала: "Многим людям кажется, что они такую "тройку" могут написать, но они её никогда не напишут. Их чувства выразил Гоголь. И в этом его гениальность".

Для меня гениальность в молодости воспринималась на чувственно-зрительном уровне. Лист Мёбиуса, в котором можно было перейти от внутренней точки к внешней по поверхности, перекрученной на 180 градусов склеенной ленты, был для меня гениальным. "Мыслитель" Родена и "Давид" Микеланджело – творения гениальных скульпторов. Гораздо позже я стал осознавать, что природа гениальности может быть проста и чиста до...безумия, как пушкинское "Мороз и солнце – день чудесный, ещё ты дремлешь, друг прелестный..." Казалось бы, те же слова, которые говорит каждый из нас. И, с другой стороны, как часто за внешней простотой сокрыта такая глубина, постижение тайны которой на определенном этапе развития общества невозможно. (Речь не идёт о природе идеала, которая всегда будет неподвластна разгадке, как улыбка Джоконды.) Речь идёт о другой "простате". Пример тому – "Великая теорема" Пьера Ферма, которые передовые умы человечества не могут решить и поныне, несмотря на всю её формальную простоту. Вот как она звучит: "Ни куб, ни два куба, ни квадратоквадрат и вообще никакая, кроме квадрата, степень не может быть разложена на сумму двух таких же". Кстати, Ферма знал ответ на свою теорему, но тайну он унёс в могилу.

Наивысшая форма гениальности есть Божественное. Пример Божественного – жизнь, деяния и смерть на кресте Иисуса Христа. Божественен по природе весь промысел апостолов и пророков. Божественна по своей бесконечной и неисчерпаемой нравственной силе Библия. Какой небесной и земной красоты преисполнены слова молитвы "Отче наш". Я лишь прикоснусь к нескольким выражениям этой молитвы и по своему скудному пониманию попытаюсь с Божьей помощью приоткрыть их гениальную святость.

"Отче наш". "Отче" – Отец, Бог всех нас, который везде и всюду.

Имя Бога не называется, оно слишком прекрасно и возвышенно. Молитва льется из сердца каждого конкретного человека, но читается от лица всех. Это не только мой Бог, но Бог всех, и молюсь я не только за себя, но прежде всего за всех, видимых и невидимых, живущих и неживых. Через это обращение мое "Я" сливается со всем миром. Вот почему "Отче наш" – это сакральная линия отцовства, проходящая через каждое сердце молящегося. Ни в какой мировой религии мы не можем найти подобную глубочайшую духовную связь между сердцем Бога и человека. Перед нами человеческое дыхание сливается с Божественным и наоборот.

"Иже еси на небеси", т.е. который на небесах. Перед нами высота, Божественная вертикаль. Библейское понятие "небо" – это не только околоземное, привычное небо, но небо, которое простирается над всем миром, это небо – необозримая космическая и надкосмическая даль, оно сливается с божественной сущностью. Но это "небо" заключено еще и в каждом из нас, т.е. это персональное духовное небо каждого человека. Вот почему понятие "иже еси на небеси" указывает на органическую, духовную слиянность Божественного "Я" с вечным Божественным домом.

"Да святится Имя Твое". Здесь свет и святость синонимы одного порядка. Это страстная мольба, призыв земного человека о том, чтобы Божественная благодать пролилась, как свет и любовь, на все сущее.

Это очень трудное прошение, т.к. соприкосновение с Божественным ожидает от человека усилий и напряжений. Но только через эти подъёмы и падения, поражения и страдания лежит путь человека к Богу. Исключение, забвение этого пути ведёт к расчеловечиваниючеловека. И, наоборот, только таинственное соприкосновение к Божественному свету открывает перед человеком всю полноту, радость и свободу Божественного присутствия. Сие есть истина.

И сказал Христос: "Познайте истину, и истина сделает вас свободными."

"Да придёт царствие Твоё". Царство Божие – это самое главное событие в жизни церкви. Этот призыв несёт двойной смысл. С одной стороны, мы это царство страстно желаем, а с другой стороны, оно уже здесь, оно уже вокруг нас, оно "только должно войти в каждого из нас" (Вл.Соловьёв). Но это царство не только и не столько материальная сторона жизни, наша удовлетворенная потреба в пище, жилье и питье, но прежде всего есть "праведность мира и радость во святом Духе" (ап. Павел) Именно радость есть основополагающее состояние этого царства, не уныние, не печаль, а только радость являет собой полноту жизни каждого из нас. "Всегда радуйтесь", – говорил Христос. "Вне радости нет мира", – говорят древние пророки. Когда евреи произносят "Шалом", то они в это понятие вкладывают не обычный, тривиальный смысл вежливого расположения друг к другу, а нечто гораздо более высокое и значимое. Для евреев "Шалом" есть полнота взаимопонимания, в основе которого лежит радость и открытость мира.

"Да будет воля Твоя" – самое сердцевинное место в молитве. "Отче, не моя, но твоя будет воля", – так молился в Гефсиманском саду Иисус. Он полностью, без остатка вручает свою судьбу в руки Божьи. "Не моя воля, но Твоя", – какая кротость, какая вера, какая любовь сокрыта в этих словах!"Научи меня творить волю Твою", – так в древности молился народ Божий. Не мой эгоизм, не моя воля на этой жизненной тропе определяет сущность и цель моего бытия, но Твоя воля. Здесь Божественная воля не уменьшает наше самосознание, но через самоотречение действием приводит каждого из нас на более высокую ступень жизни и творчества. Но это – отдельная тема.

Альберт Эйнштейн когда-то говорил о гениях, что они своим присутствием на земле поднимают человечество на более высокую ступень нравственного развития. Гений – всегда исключение, гений – существительное единственного числа, гений – всегдавне стандарта и моды. Я часто задаю себе вопрос: а не заложено ли в самой природе гениальности некое противоречие, которое как бы изнутри провоцирует своего носителя к разладу с миром?

Гений всегда есть вызов.
бросок в долгожданную гибель,
разрыв и отрыв от нормы
порядка привычных вещей.

Взлетев над обыденной планкой,
гений живёт по законам,
им сотворенным законам.
И в этом, и только в этом
величье и драма его.
И чем он дальше уходит
в заоблачные очертанья,
тем больше он независим,
а значит, и одинок.

Генийвсегда провокатор
жизни своей и смерти.
И в этой неравной схватке
первой падает жизнь.

Игра – на прокол аорты,
на – обгоревшие нервы,
на – тайную веру в бессмертье
вздоха и выдоха лёгких.
И тысячи раз выходят
тысячи Пушкиных к Чёрной
и тысячу раз умирают
и тысячу раз встают.

И тысячи новых Дантесов
плетутся за ними понуро,
чтоб жребий исполнить свой тёмный
и в тёмную память уйти.
Порою мне кажется, будто
в самой гениальности порча
заложена изначально.
А может быть, я и не прав?

Конечно же, В Божественном, сакральном смысле гений всегда есть идеальное сущее. Гениальное творение всегда совершенно, ибо совершенство означает заполненность, абсолютную гармонию внутреннего и внешнего, отсутствие недостатка. В этом смысле Бог и есть само совершенство. Гениальность, будучи одной из универсальных форм Божественного, реализуется и находит полноту своего бытия в категориях прекрасного, хотя может быть и задействована миром зла и безобразного. Отсюда сам гений уже одним своим присутствием вносит в мир не только радость, восхищение, но и недовольство, зависть и ненависть обывателя. Усредненный, бытовой разум, понимая, что ему никогда не подняться на уровень гениальности, стремится всяческими способами опустить, снивелировать гениальную личность до своего уровня. Но это ему никогда не удается сделать. Тогда он просто уничтожает гения. В этом и заключается одна из главных причин разлада, лежащего между гением и обществом. Но это как бы внешняя сторона драматургии, создающая внутренний конфликт между особенным, исключительным и общим – ординарным, обычным.

Меня более всего волнует глубинная природа этого конфликта, заключенная в самой индивидуальности гения. Чтобы нагляднее разобраться в этом, обратимся к личности Пушкина, вернее, к его гибели, ибо смерть – величайший нравственный урок. Но сначала вспомним первые строфы лермонтовского стихотворения "На смерть поэта":

Погиб поэт – невольник чести,
пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
поникнув гордой головой.
Не вынесла душа поэта
позора мелочных обид.
Восстал он против мнений света
один, как прежде, и убит.
Убит. К чему теперь рыданья,
пустых похвал ненужный хор
и жалкий лепет оправданья.
Судьбы свершился приговор.

В этом отрывке с провидческой гениальностью раскрыта сущность гибели Пушкина. Здесь очень существенны три момента: во-первых, – "погиб поэт – невольник чести", во-вторых, "восстал он против мнений света один, как прежде, и убит", и, в-третьих, "судьбы свершился приговор".

Илья Клейнер. 2011-2014

Библиотека » Илья Клейнер. Улыбка заката. Автобиографическая повесть