Илья Клейнер. Лев Разгон

В концеушедшего века судьба мне подарила встречу с мучеником сталинских лагерей, замечательным человеком, журналистом, мыслителем Львом Разгоном. Мы неоднократно встречались у него в доме и у меня в мастерской. Мы подолгу говорили о роли и месте в современном обществе русского интеллигента, о том, что он не должен замыкаться в собственном мирке, но постоянно обязан будить гражданскую совесть народа. Пушкинский завет "И милость к падшим призывал" должен стать ежедневным смыслом его жизни. Именно благодаря Льву Разгону я приступил к созданию литографической серии "Узники сталинского режима", которая по завершению получила высокую оценку моего старшего друга. Я помню, как Лев Разгон рассказывал мне, какую тяжёлую и вместе с тем благороднуюработу проводит на общественных началах Комиссияпо помилованию человека при президенте России, в которую входили такие люди, как Булат Окуджава, Александр Бовин и многие другие известные люди. Эту Комиссию возглавлял писатель Анатолий Игнатьевич Приставкин – автор широко известной повести "Ночевала тучка золотая". По приглашению Льва Разгона я неоднократно принимал участие в различных мероприятиях общества "Мемориал".

Длительные годы, проведенные Львом Разгоном в сталинских застенках, не сломили этого человека, а, наоборот, удвоили, утроили его жизненную энергию. Его приглашают на радио, телевидение, он хорошо печатается в журналах, газетах. Я вспоминаю, как однажды нас позвал на свою телепередачу Владимир Мукусев. Помнится, речь у нас зашла о том, почему так много скульптора Церетели в Москве? Надо было слышать льва Разгона: какой темперамент, какой искрометный юмор и одновременно – какое мужество! Привожу по памяти выдержку из его выступления:

– Предположим, я открываю ту или иную книгу. Читаю. И она мне не нравится. Что я делаю? Правильно. Я её закрываю и откладываю в сторону. А тут, выходя на улицу, я вижу памятники этого Церетели. Его так много, что я не могу. Что мне делать? Закрыть эту бездарь, как книгу, я не могу. Я проезжаю несколько остановок на метро, выхожу на улицу, поднимаю глаза и, о, Боже, вновь передо мной Церетели. Выход один – взорвать к чёртовой матери все эти мраморные и гранитные надолбы!

Я парирую: – Мы однажды, после 17-го года достаточно навзрывали. Может быть хватит?

– Ну, хорошо, я погорячился, – сдаётся Разгон. – Ладно, не надо взрывать. Но больше и не надо давать ему возможность творить подобную халтуру. Неужели у нас в России нет других, действительно талантливых скульпторов? Не верю.

Зная, что я являюсь сыном "врага народа", Лев Разгон неоднократно советовал мне задуматься над темой о роли и месте в отечественной и мировой истории наших российских великомучеников. Более того, именно он впервые предложил мне создать живописную серию на тему Холокоста.

Мощнейшая духовная энергетика, жажда жизни, боль и сострадание к униженным и оскорбленным были настолько велики у этого человека, что однажды сердце его не выдержало.

Посвящаю Льву Разгону.

Нет, это не здесь. А за теми холмами.
Вы слышите, как они пьют и смеются
и рюмки хрустальные бьют о паркеты.
Но плач одинокий, уставший от плача,
ужель вам не слышен? Тогда запрокиньте
заросшее ухо в надзвёздные дали.

Там кто-то хохочет и в пьяном угаре,
в свинцовых штиблетах крошит амальгаму
Божественной Зоны, той зоны, куда нам
совсем и не надо. Не вышли мы сроком.

Но мы туда лезем, не зная расплаты.
И снова, прислушайтесь, слышите, некто
почти за пределами пятой октавы
в космической бездне тихонечко плачет,
и чистые слёзы на синих ресницах
далёких созвездий дрожат неутешно.

А в тех покосившихся избах, что в землю
упали, как некогда пали Помпеи,
от пьянки и лени бессмертных хозяев,
вы слышите ругань и хрипы и храпы,
сопенье и стоны на сеновалах?

И в этом блевотно-истлевшем исчадье,
прислушайтесь, слышите плач клочковатый,
плачбезнадёгапо дальней дороге,
о Боге, о боли, о долге, о доле?

Ах, полноте, друг мой, неужто не слышно?
А в доме, что рядом, на старой Лубянке,
вы видите чёрные тени на стенах,
в стекающих брызгах несохнувшей крови?

А стоны слышны ль вам из смрадных подвалов,
и хрусты костей на несмазанной дыбе,
И тот же российский в веках неизбывный
плач, от которого волосы дыбом?

А в трёх сантиметрах от вашего сердца
рыдает поэт, умудренный бесславьем,
над тоненькой ниточкой смерти и жизни,
над собственной ролью на ниточке этой

И снова ваш слух запеленут бинтами,
и плач мой сквозь вату обыденной лени
опять не услышан. И в этом весь ужас,
и больше, чем ужас. И в этом весь ужас.

В секундах просвета разверзшего слуха
нам слышится стон одинокого Бога,
который свернулся клубочком на сердце
всего человечества в поисках чуда
ответного звука, ответного слова,
ответного дела, ответного вздоха,
ответной ладони, ответного хлеба,
ответной любви и ответного неба.

Илья Клейнер. 2011-2014

Библиотека » Илья Клейнер. Улыбка заката. Автобиографическая повесть