Илья Клейнер. Табель о рангах

Ещё я отметил для себя одну весьма прелюбопытнейшую особенность в ментальности наших евреев в эмиграции: там, где больше двух человек, там обязательно жди профсоюзное собрание, там всегда появляется "Табель о рангах". Я однажды даже задал себе шутливый вопрос: а как поведут себя рядовые члены общины, если на дверях кабинетов руководителей повесить таблички с их фамилиями, а внизу, под ними, указать коэффициент полезности каждого из них? К примеру, Рабинович – коэффициент полезности 75,5; Гринберг – КПД 76,5; Шнеерсон – КПД 76,7 и т.д. Ответ для меня был очевиден: через несколько дней обязательно чья-то рука замажет первоначальные числа КПД и выведет новые, выше изначальных. Почему? Да просто потому, что, во-первых, человека всегда больше, чем его достоинства, и, во-вторых, очутившись в новых условиях совместного проживания, наш человек всё-таки остаётся под неизбывным грузом прошлой жизни, когда государство чувство собственного достоинства любого своего гражданина постоянно третировало,стремясь низвести его к безликому нулю. (Конечно, речь не идет о самих вождях и трубадурах социализма. Хотя и здесь были свои исключения, памятные каждому из нас.)

Когда человек законсервирован в своей самости, не имеющий изначально духовной ценности, он стремится подняться над другими, подчинить их своей воле, тем самым как бы доказывая всем и прежде всего самому себе свою исключительную значимость. Вот это сокрытое противоречие между личным, единичным и общим всегда выбрасывает на поверхность жизни особенное, которое в условиях миграции порождает цветы зла. Вот почему совершенно неудивительно, что в среде наших эмигрантов появляется такое множество поэтов, писателей, дутых докторов наук, лжепрофессоров и прочей лабуды, не имеющих никакого отношения ни к науке, ни к искусству. Вот почему так часто можно услышать от них "мой совет вам", хотя этого самого совета, идущего ещё от времён страны Советов у них никто не спрашивал.

Что не еврей в общине нашей – то поэт.
(Во всяком случае, он так себя считает),
Неважно, что таланта от рожденья нет,
Он как рифмач права свои качает.

Ну чтоб ему всё прозой не сказать,
Гляди, и смысл какой-то получился.
Ах нет, ему всё надо в рифму закатать.
Ах, чтоб ты рифмой подавился.

И нет управы на него, в разнос
он прёт себя безграмотным тараном,
И льёт на головы словесный свой понос
таких же обывателей, как сам он.

Ну, охолонь, майн либен, осади.
Но, чёрта с два, он наш, советский...
А юмористов местных – пруд пруди,
Здесь каждый третий – Михаил Жванецкий

Но юрмалить – ещё не юморить,
Скачав сюжет расхожий с интернета,
Затем его бесстыже повторить,
и выдать за своё в словесном винегрете.

И упиваются в своей земной тщете,
себя считая Цезарями духа.
А в результате, в этой трескотне
есть только пук, нанизанный на пуке.

И так из года в год на головы людей
дезентирируют потоки – пустоцветы,
И внемлет им послушный наш еврей,
рождённый ещё там, в стране Советов.

Безусловно, нужно признать и тот факт, что сама адаптация наших иммигрантов является процессом долгим и мучительным. Понятно, что абсолютной ассимиляции и слиянии с другим народом не может быть по определению. Тем более, когда речь идет о еврейском народе, гонимом и преследуемым на протяжении тысячелетий, но сохранившим свою идентичность и уникальность. Здесь всё понятно. Но почему, кто ответит мне, многие молодые люди уходят в пьянку, не желают идти работать, но при этом получают дармовое пособие? Почему, на каком основании, наши бывшие учителя, врачи, инженеры не желают идти работать по своей специальности, чтобы подтвердить свой профессиональный статус не на словах, не корочкой диплома, а на деле? Да, нас здесь никто не ждёт с распростёртыми руками и по-большому счёту мы немцам не нужны. Как бы горько это утверждение не звучало, но тогда предложи себя, скажем, не в должности ведущего хирурга или преподавателя ВУЗа, но простым фельдшером, медсестрой, медбратом или учителем школы. Докажи на деле своим трудом, что ты чего-то значишь. Ах, статус не позволяет, лучше уткнусь в экранс русским боевичком, но на поклон к ихнему барину не пойду. А получать бесплатную медицинскую помощь мы можем? Это как понять, каким нравственным мерилом измерить?

Почему мы не уважаем страну, которая дала нам кров, пищу и прочие социальные блага, но при этом многие из нас не желают изучать её язык, язык Гёте и Гейне? Ладно, с пожилыми людьми здесь всё ясно. Их понять как-то можно. Но почему молодые, здоровые люди в большинстве своём не желают изучать язык? Почему? Да, на курсы языка никакой глава общины их на канате не затащит, если даже в пару с ним встанет если раввин. У них и своих забот полон рот. Но тогда, быть может, следует поставить перед этими еврейскими митрофанушками альтернативу: или будете изучать немецкий или возвращайся обратно в Россию. Ведь стыдно перед Германией. Не знаю, как это предложение увязывается с конституционными правами, но будь моя воля, я бы ввёл в немецкое законодательство это обязательство для любого эмигранта, вне зависимости от цвета его кожи, национальности, вероисповедания и культуры.

Да, в Германии "всё не так, ребята". То же небо, да и не то. Тот же ветер, но ветер с Атлантики. Вроде бы те же дороги, а проедешь по ним – диву даешься, гладкие, ровные, без выбоен и ухабов. Вроде те же магазины, как и магазины в России, а товар и сами цены совершенно иные. Если я здесь могу купить добротную замшевую куртку по сниженным ценам где-то в размере 10 или 15 евро, тов России такая же куртка будет стоить около 5 тысяч рублей. О продуктах я и не говорю. За всё время проживания в Германии я не слышал ни разу ни одного хамского слова в мой адрес. Напротив, одна сплошная улыбка и приветливость. И не потому та улыбка, что сам я такой пушистый и добренький, а просто потому, что вежливость прививается любому немцу с младенческих лет. И пусть иногда ты можешь отметить про себя, что эта улыбка, как маска, какая-то неестественная и не соответствует моменту, но она всегда есть, чёрт её дери. А вот теперь припомните наших родимых россиян в том же метро в час пик. Вспомнили?

Метро. Час пик. Тащусь судьбе покорный,
печально долу опустив глаза.
Метро в час пик – дезодорант в уборной,
сознание на кончике гвоздя.

Зажат как килька в баночном рассоле
фатальным хохотунчиком руля.
Я – старый образец печальной доли
ещё на что-то гожего рубля.

Сползаю, девальвирую обличье
в расселину клокочущих грудей,
Зрачком цепляя параллельный лифчик
в зеркальном отражении дверей.

Дохнули слева. Справа отрыгнули.
-Вы сходите? – С утра сходил уже.
Не понят был. Согнули. Развернули
и врезали в под дых на вираже.

Плыву, шизея в равнодушной массе
таких же однородцев, как и я.
Плыву, дымясь, как на шампуре мясо,
которое забыли снять с огня.

О, слава – аve братству мокрокожих,

союзу подземелья прихожан.
Да здравствует единство непохожих,
и вместе с тем похожих горожан.

Удар в ребро. Стою на 3-х вокзалах,
стою на полусогнутой ноге,
В одном штиблете, вымазанным калом,
с расстегнутой ширинкой на бедре.

Стою, балду задрав на камнесводы,
в орущее безмолвие вождей,
В горящие зарницы несвободы,
упавших в лету непрошедших дней.

Шинели, телогрейки и бушлаты,
винтовки, пулемёты и штыки,
Наганы, автоматы и гранаты,
и сжатые ладони в кулаки.

Партийная братва на пьедесталах
на потемневших гипсовых ногах,
И бронзоалебастровые мамы,
и гипсовые мальчики в гробах.

О, ты парфироносное безумство в
золототканой летописи зла,
Где ремесло являет лжеискусство,
а лжеискусство кривду ремесла.

О, мой сабвей – железные качели,
единственное место под луной,
Где обязательно достигнешь цели.
живой иль мёртвый, мёртвый иль живой.

Бредут в туннелях хмурые народы,
кляня и проклиная свой удел.
Кто не имеет опыта свободы -
тот получает рабский беспредел.

На шейке бледной девочки транзистор
мурлычет нежное: -"Мерси, мадам".
И я вхожу в кабину машиниста
и тихо говорю: – " На Амстердам".

Я уже не говорю о немецкой пунктуальности. К примеру, если тебе назначен врачом термин (встреча) на 9 часов 15 минут – будь любезен явиться к этому времени точь-в-точь. Опоздание хотя бы на две или три минуты не может служить твоим оправданием. Жди, когда вся очередь пациентов пройдёт. И то неизвестно, будет ли у врача желание тебя принять. На первый раз он может и простить, но второе опоздание лучше не делать. Вот такие у них порядки.

А теперь вспомните наши очереди в поликлинику на приём к врачу наших пенсионеров. Вспомнили?

И таких параллелей множество, скрытых и явных. Но от них никуда не деться, как не деться от самого себя. Эти разночтения, узоры и узлы на жизненном пространстве всегда будут, пока в мире существует процесс перетекания одной народной массы в другую, и наоборот.

Как дым, седеющий над скинью
в бессоннице уставших глаз,
стелюсь над прожитой Россией
в лохмотьях памяти клубясь.

И проносясь над снежной взвесью
озябших пашен и дорог,
Я, как мотивчик старой песни,
вхожу в тот горестный морок

Её извековечной доли,
в её ведьмеющую тьму,
В её рубиновые зори,
в её партийную нуду.

Во всё, во всё, что отзвучало,
во всё, что так и не сбылось,
Во всё, что мной с годами сталось,
и что потом отозвалось,

Аукнулось в духовной снеди
на высверках ночных листов,
В недовостребованной веди
моих картин, моих стихов,

Теперь, угодный проведенью,
живу в немецком я краю,
Влачусь за собственною тенью
у самой бездны на краю.

Здесь всё иное: ветер, небо,
улыбки, запахи листвы,
Восходы над свинцовой Эльбой
подобны заревам войны.

Здесь всё отмерено по точкам
холодной трезвости ума,
Здесь даже на деревьях почки
цветут по росчерку пера.

Кто мы для немцев? Инородцы
миграционной колготни,
Кислотный дождь на белом солнце,
односюжетный негатив.

Мы все для них – чужая сцена,
посмертный отзвук мертвецов.
Здесь есть они. Для них мы – немы,
со шрамами своих отцов.

Ну что тут сделаешь? Так вышло,
закольцевалось по судьбе.
Кому лишь мякоть спелых вишен,
кому лишь косточке одне.

Но почему, и сам не зная,
по странному календарю,
Немецким пледом укрываясь,
я сны российские смотрю.

И в этих снах я голос слышу
надзвёздной матери своей:
– Не бойся, сын. С тобой Всевышний,
Он не бросает сыновей.

Илья Клейнер. 2011-2014

Библиотека » Илья Клейнер. Улыбка заката. Автобиографическая повесть